Ведьмин жребий (СИ)

Мужчина отпрянул, как от змеи, плюющейся ядом, и едва не опрокинулся на спину вместе со стулом. Потом он вскочил, какое-то время сжимал и разжимал кулаки, глядя на Летицию с холодной ненавистью. Удар пришелся в слабое место. Когда Кайн злился, то терял изрядную долю своей привлекательности — его лицо перекосилось, сделавшись почти безобразным.

— Плохим пророчицам отрезают язык, — бросил он.

Его руки тряслись, когда мужчина одевал ей наглазник. Он выместит злость на других пленницах, запоздало поняла Летиция, не на мне… Но Кайн уже шагал к двери, сердито топая, и вскоре девушка услышала знакомый скрежет каменных плит.

Летиция морально готовилась к нашествию бодахов, когда почувствовала, что тепло у ее ног никуда не исчезло. Кайн забыл фонарь — и эта крошечная победа наполнила ее новой надеждой.

Но торжество было недолгим. Девушка быстро вспомнила, что радоваться ей нечего. Тени не смели на нее посягнуть, но долго сидеть в одном положении было крайне неудобно, и оковы стали серьезно ей досаждать. Нестерпимо хотелось заложить ногу за ногу, размять плечи, а еще лучше — встать и пройтись по залу. Стальные иглы все еще упирались ей в запястья, наглазник был тяжелым и неприятно холодил кожу. Спустя полчаса ее пробил озноб, и пленница решилась позвать Джил.

Та явилась незамедлительно, как будто все это время простояла за дверью в ожидании указаний. Госпожа ди Рейз с минуту колебалась: она самостоятельно пользовалась ночным горшком с двух лет, но разве ей, почти обездвиженной цепями, было из чего выбирать? Сгорая от стыда, Летиция поведала Джил о своем затруднении.

Джил убрала часть сиденья, подвернула платье госпожи ди Рейз и подставила под кресло судно. Негромко кашлянула. Летиция, решив сохранить хоть малую часть своего достоинства, попросила ведьму на несколько минут выйти из зала. Вернувшись, Джил опустилась на колени и подтерла ее влажной тряпочкой, словно ребенка. Летиция научилась отличать шаги Джил от Кайновых, но от этого прикосновения она вздрогнула. Никто не касался ее там с тех пор, как она была маленькой девочкой. Она знала, что Джил действовала из лучших побуждений, и ведьму отнюдь не интересовало тело госпожи ди Рейз, и, уж конечно, девушка не хотела пачкать платье; но Летиция какое-то время боролась с желанием приказать Джил больше никогда ее не трогать. Наконец она сказала:

— Извини, что тебе приходится это делать.

— Все в порядке, госпожа, — тихо отозвалась Джил. — Я живу, чтобы служить вам.

Это многое объясняло. Летиция осторожно спросила:

— Что случилось с остальными?

— Не спрашивайте меня об этом. Пожалуйста.

— Они мертвы?

— Они живы, — прошептала ведьма. — Но лучше бы им быть мертвыми.

— Кайн что-то сделал с тобой?

Голос Джил стал едва слышным.

— Прошу вас. Он снова побьет меня. Нам нельзя долго разговаривать. — Она замолчала. Наверное, прислушивалась, не идет ли Кайн. — Я не рассчитываю, что выйду отсюда. Но пока вы живы, госпожа, у меня есть хоть какая-то надежда. Другие ведьмы ему уже не пригодятся. Осталась только я. Прошу вас, — повторила Джил.

Летиция поняла, что ничего толкового от ведьмы не добиться — она слишком напугана. Свое положение казалось госпоже ди Рейз удручающим, но Джил могла находиться в худших условиях, чем она. Имя Ланна, само его существование служило Летиции защитой. У Джил ничего такого не было. С тяжелым сердцем госпожа ди Рейз отпустила ее восвояси.

В последующие несколько часов, проведенных в кромешной тьме, Летиция едва не сошла с ума. Она думала о подруге и отце, которых оставила в Сильдер Роке, думала о том, что ей не следовало уезжать. Ей чудились женские крики и стоны, доносившиеся откуда-то издалека. Воображение рисовало Кайна, глодавшего живую плоть своих жертв, хотя ранее он не представлялся ей каннибалом. Она слышала равномерное гудение метар по обе стороны кресла и из бессвязной речи бодахов вылавливала отдельные слова, каждое из которых было зловещим: тьма, смерть, мучения. Пустошь и Колыбель.

Все тело нестерпимо болело. Летиции казалось, что она умирает, что она уже умерла и лежит в холодном гробу в центре склепа. Ее лицо скрывает черная вуаль. Отец плачет над телом дочери, преждевременно ушедшей из жизни, плачет и проклинает Ланна. Потом в тишине отчетливо раздался его голос:

'Я не ложусь в постель с монстрами'.

В этот раз ей не удалось сдержаться. Ее лицо искривилось в гримасе, и Летиция всхлипнула. Слезы скатывались по ее щекам и срывались с губ и подбородка в прохладную, чернильную тьму. Летиция понимала, что лучше ей не плакать, лучше вовсе ничего не чувствовать, замкнуться в темном уголке разума, отгородиться от всего, впасть в полусон…