— Не беспокойся, ведьма, я и сам получил сполна. Я тоже не успел насладиться временем своей славы. Устраивая судьбы других, покоряя толпу сложными трюками, обзаводясь связями в высшем обществе, я погиб от руки того самого демона, страшнее которого не существует на свете — демона самоуверенности. Я возгордился. Думал, это будет длиться вечно. Глупец. Теперь я вижу, я был лишь игрушкой Ада, с которой он забавлялся, пока была охота. Он нарочно подкидывал мне сочные сладкие куски, распаляя мой голод, нарочно обольщал, заставляя увериться в собственных силах. Проклятый глупец… Все закончилось в семьдесят четвертом.
— Что закончилось?
Он усмехнулся. Взгляд его, полужидкий, как у всех пьяных, бесцельно пополз по кабинету, ни на чем не останавливаясь. Сделавшись живым, он наполнился мукой, тяжестью.
— Закончился я, — пробормотал демонолог, пошатываясь, с трудом держась на ногах, — Я почти подобрался к званию фаворита генерал-губернатора Силезии. Генерал-губернатор был тертый старик, которого сам Сатана не смог бы сгрызть, воевал еще в эпоху Оффентурена, правил железной рукой. Заручившись его покровительством, я достиг бы всего, о чем только мог мечтать. Обеспечил бы себя на всю жизнь, оставив наконец опостылевшие фокусы, смог бы посвятить себя науке, как всегда хотел, или светской жизни или чему бы то ни было еще. Генерал-губернатор презирал фокусников вроде меня, но, к несчастью, позиции его были не так прочны, как крепости Вобана. Ад наградил его дочерью — прелестным созданием по имени Клаудия. Ах, досада… — демонолог сокрушенно покачал головой, — Когда-то одного глотка этого пойла мне хватало, чтоб приглушить боль на целый день. Но она возвращается быстрее, чем брошенная тобою любовница. Я опять начинаю чувствовать… Сколько ни пью, она приходит, всегда приходит обратно…
— Что мне до того?
Кажется, он не услышал ее. Бормотал, слепо уставившись в бутылку. Должно быть, движение жидкости завораживало его или пробуждало воспоминания.
— Я надеялся влюбить ее в себя, использовал все чары из своего арсенала, но — адская ирония! — влюбился сам. Так привык управлять чужими судьбами, что не уследил за своей собственной. Она была прекрасна, моя Клаудия. В нее не было вложено ни крупицы адских сил, у нее не было покровителей из числа адских владык, но она была красивее и талантливее всех тех примадонн и актрис, которых я создавал. Волосы у нее были темно-каштановые, как дубовая листва в октябре, а глаза — лукавые, как у котенка… Она тоже мне благоволила, в короткое время мы сделались любовниками. Дальше все было распланировано до мелочей. Старый Шиффер, дряхлая деревяшка, терпеть меня не мог, он скорее нассал бы в глаз архивладыке, чем дал бы согласие на такой союз. Однако он был без ума от своей дочери. Дорожил ею, как величайшим своим сокровищем. Мы с Клаудией знали, если нам удастся обручиться втайне от него, он будет вынужден признать нашу связь и дать свое благословение. Верно, старый пес предчувствовал подобное развитие событий, потому что заточил свою дочь в неприступном Княжеском замке[9], под охраной из верных ему людей и полуроты мушкетеров. Наивный глупец. Как будто бы мне прежде не приходилось похищать из-под запоров драгоценности, мало того, делать это на сцене, при большом стечении народа. Я похищал огромную статую в Севилье, похищал груженый галеон, один раз похитил небольшой дворец в Бычине… Я делал этот трюк так часто, что знал его в совершенстве! Достаточно было лишь щелкнуть пальцами и…
Демонолог замолк, машинально поглаживая свой вздувшийся живот. Даже успокоившись, тот постоянно урчал, по его поверхности ходили волны, отчего дряхлое рубище опасно потрескивало. Рано или поздно оно лопнет на нем, подумала Барбаросса, точно расползающийся старый мешок.
— Я принес богатые дары адским владыкам и заручился их расположением. Провел все ритуалы точно и в срок. Но…
— Немного продешевил, а? Разозлил своих покровителей?
Он неохотно покачал головой.
— Меня погубила самонадеянность, а не скупость. К моей судьбе не были причастны адские владыки. Я сделал это сам, ведьма.
— Что ты сделал?
— Ошибся. Ошибся в одной крохотной детали, в которой никогда прежде не ошибался. Начертив пентаграмму, написал в ее нижнем правом углу не su?austur, как полагалось, а nor?austur. Что-то, должно быть, спуталось в сознании, секундное помрачнение рассудка. Знаешь, иногда так бывает — рука вдруг забывает, как застегивать пуговицы или вылетает из памяти слово, которое сидело там, точно гвоздь… Я ошибся. Ритуал, который должен был перенести Клаудию из замка в мои объятия, прошел не по плану. Не совсем по плану.
— Что, ты убил ее? — мрачно спросила Барбаросса, — Раздавил в лепешку?
Демонолог задумчиво и неспешно погладил себя по животу.
— Нет, — тихо произнес он, — Хотя иногда мне кажется, было бы лучше, если б раздавил. Она… Она в самом деле перенеслась ко мне. Более того, мы с ней объединились, как и замышляли, сделались единым целым… Хочешь увидать ее?
Нет, подумала Барбаросса. Не хочу, черти бы тебя разорвали.