Да, подумала Барбаросса, озираясь, адским владыкам было угодно избавить сестрицу Барби от многих хлопот и тревог, связанных с любовными делишками — превратив ее лицо в скверно пропечённый пирог. Ее никогда не приглашали на свидания, она не была гостьей на устраиваемых многими ковенами оргиях, ей не писали стихов и не назначали украдкой встреч. Благодарение Аду — она была избавлена от необходимости тратить время таким паршивым образом. Жаль только, она не удосужилась потратить его на учебу или распорядиться им каким-нибудь мудрым образом…
Ха! Если бы сестрица Барби за семнадцать лет своей жизни хотя бы раз проявила благоразумие, все гарпии Броккенбурга слетелись бы поглазеть на такое чудо!..
Барбаросса рявкнула на группку сучек в блестящих юбчонках, весело щебечущих у нее на пути — и те испуганно прыснули в стороны, точно перепуганная мошкара.
Завтра эти сучки будут сидеть на жестких скамьях в лекционной зале и, строя из себя паинек, впитывать знания об устройстве Ада и адских науках. Но сейчас… Сейчас они злы, веселы, пьяны и требовательны. Они ждут возможности насытить свою душу до предела, зная, что каждая из них может не пережить следующего дня. И похоть у них злая, нетерпеливая, требовательная, точно у голодных волчиц. В «Хексенкесселе» редко флиртуют и держатся за ручку, здесь происходит случка — жадная, быстрая, исполненная обжигающей, как адские ручьи, страсти. Нетерпеливое беспорядочное спаривание озлобленных на весь мир парий, больше похожее на неистовую схватку, несмотря на те неумелые ласки, которым они награждают друг друга, и трогательные слова, которые шепчут на ухо…
Звери. Похотливые животные. Адские исчадия, любовь которых так же смертоносна и опасна, как ненависть…
Барбаросса шикнула сама на себя, заставив стиснуть зубы и сосредоточиться. Перестать обращать внимание на экстравагантные тряпки, которыми щеголяли здешние сучки и прически, от которых ее иной раз подмывало сплюнуть. Ты здесь не для этого, сестрица. Ты ищешь не развлечений и не сучку на ночь, ты ищешь пиздорванок из «Сестер Агонии». И лучше бы тебе разуть глаза посильнее, чтоб они не нашли тебя первыми.
Были и такие, что украдкой хихикали у нее за спиной, тыча друг дружку локтями. И верно, она выглядела совсем не так, как одеваются хорошие девочки, собираясь на танцы — изваленный в грязи и побывавший в пламени дублет почти лишившийся пуговиц, топорщащаяся грязной рогожей рубаха с заскорузлым от пота воротом, такие же грязные бриджи… Черт, в старые времена ведьмы, должно быть, более пристойно выглядели, отправляясь на костер, чем она этим вечером!
Барбаросса привычно ухмыльнулась, ловя на себе чужие взгляды.
В отличие от ехидных замечаний Лжеца, эти взгляды не были достаточно остры, чтобы пронзить ее закаленную и порядком обожженную шкуру.
Черт, подумала она с мысленным смешком, таким же колючим, как когти Цинтанаккара, медленно раздирающие ее печенку, возможно, крошка Барби в самом деле немного неправа, явившись на танцульки в таком виде. Некоторые традиции Броккенбурга никчемны, глупы или не стоят даже тех салфеток, на которых они записаны. Другие так стары и запутанны, что забыты даже фригидными суками из Большого Круга. Но есть среди них и те, которые по какой-то причине пользуются уважением сук Броккенбурга. Одна из них гласит — ты можешь истекать кровью из распоротого рапирой брюха, ты можешь визжать от боли, ты можешь хлюпать размозжённым носом и зиять выбитыми зубами, но отправляясь на танцы в «Хексенкессель», будь добра выглядеть достойно ведьмы. Надень лучшее, что у тебя есть, нацепи шпоры, если носишь их, приведи в порядок волосы и лицо.
Барбаросса вновь ухмыльнулась — в этот раз сама себе.
Наверно, так ей и стоило поступить. Как бы она ни спешила, выкроить минутку, забежать в Малый Замок за пудрой, губной помадой, сажей и чем там еще мажут себе мордашки все эти юные потаскухи из ковенов, воображающие себя великими искусительницами. Свистнуть младших сестер, чтоб те согрели в лохани воды, выкупаться, потом завить волосы на этакий блядский манер, как сейчас носят, отполировать свечным воском ногти. Ради такого случая можно было бы даже нацепить платье. Какую-нибудь этакую розовую дрянь с тугим, по нынешней моде, корсетом. У нее самой никогда не было платья, но наверняка в шкафу у Холеры или Ламии сыскалось бы что-то пристойное…
Конечно, это потребовало бы некоторого времени, но наверняка монсеньор Цинтанаккар отнесся бы к этому с пониманием — у девушки может не хватать чертовых пальцев или зубов или половины требухи в брюхе, но она должна хорошо выглядеть, отправляясь вечером на танцы!