Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2 (СИ)

И хер бы с ней, подумала Барбаросса. Сегодня сестрица Барби в одиночном плавании. Сегодня у нее нет союзников и партнеров — если не считать крохотное существо в стеклянной банке, по чью душу она и явилась…

Ворота «Хексенкесселя» не были снабжены хитроумным запором с демоном внутри — любой демон издох бы, будучи вынужденным сдержать всю эту исходящую вожделением ведьминскую орду. Они были распахнуты на фусс — вполне достаточная щель, чтобы проскочить внутрь, если бы не привратник, восседавший за небольшим столиком справа от нее. Скособоченный на одну сторону горбун, на разодетые полчища шмар он глядел не с большим вожделением, чем на отару овец. Знать, насмотрелся за годы так, что не испытывал уже ни возбуждения, ни страха. Пальцы на его левой руке были стеклянными, но этого легко было не заметить, так быстро они мелькали, складывая монеты в небольшой ларец, отсчитывая сдачу, перекатывая по столу монеты и щелкая костяшками абака.

Этот не балагурил, как многие лавочники Броккенбурга, не посмеивался в усы, не приветствовал фамильярно частых посетительниц. Он работал молча и сосредоточенно, будто сам был не человеком, а поглощенным работой демоном. Монеты, которые он принимал, были самого разного свойства — позеленевшие от времени крейцеры, выглядящие так, будто их жевали какие-то адские твари, новенькие серебряные талеры — их протягивали, зажав в носовой платок или тряпицу, чтоб не обжечься — гладкие и вытертые, как речная галька, гроши…

Время от времени то одна, то другая ведьма выбиралась из толпы, чтобы попытать счастья. Они шептали горбуну что-то на ухо, кокетливо отводя глаза, иные хихикая, иные — с полной серьезностью на лице. Горбун отрывался от своей сложной работы лишь на половину секунды — чтобы кивнуть или покачать головой. Если он кивал, счастливица протискивалась в щель, качал головой — провожаемая насмешками и улюлюканьем товарок, сгорая от стыда, возвращалась на прежнее место.

Барбаросса не собиралась торчать в очереди вместе с прочими. С некоторых пор каждая секунда времени превратилась для сестрицы Барбы в золотую крупинку.

— Брысь, малолетние блядессы!.. — рыкнула Барбаросса парочке кокеток, идущих перед ней и держащих друг друга под локоток. Одетые в одинаковые обтягивающие платья из черной лакированной кожи, навощенной так, что можно было разобрать негромкий скрип, щебечущие что-то друг другу на ушко, они походили на парочку кокетничающих гадюк и улыбались тоже по-гадючьи, демонстрируя маленькие остренькие зубы.

Они поспешно отскочили в разные стороны, пропуская ее. А жаль. Быть может, если бы она рубанула локтем по паре-другой ухмыляющихся мордашек, на душе бы сделалось немногим легче…

— Ах ты! Гля, кто вылез! Кажись, Вера Вариола вспомнила про свой сундук со старыми панталонами, — пробормотала одна из сук за ее спиной, — Барби собственной персоной!

— Верно, она, — отозвалась в ответ ее спутница, опасливо зыркая, — Только ободранная что псина и шатается… Что это она здесь?

— Тебя небось на танец пригласить хочет!

— Нет, тебя!

— Гля на рожу, развороченная аж страсть. Будто в пушку заглянула…

— Твоей мамке под юбку глянула!

— Ах, черт, а я говорила, долго при ней та хорошенькая чертовочка не задержится. Ну, которая с перышком на берете. Знать, кто-то ей уже кочерыжку меж ног присунул, вот Барби и заявилась, замену высматривает…

Барбаросса попыталась резко развернуться на каблуках, но поздно — людское течение неумолимо влекло ее к воротам «Хексенкесселя», мешая добраться до обидчиц. Даже зубами щелкнуть не успела. Да и что щелкать-то — две суки в черном так быстро слились с сонмом прочих, что секундой спустя она даже не была уверена в том, что видела их воочию.

Здесь было до черта сук — любой породы на выбор, а уж одеты так, что рябило в глазах.

Расфуфыренные суки в длинных блио из тонкого шелка, под которыми нет ни панталон, ни нижних сорочек, ни брэ, одни только тончайшие подвязки да чулки. Смелые суки в платьях из тонко выделанной кожи, ярких, как у ядовитых насекомых, расцветок, смело выставляющие напоказ худые плечи, аккуратные коленки и острые лопатки. Стройные суки, туго затянутые в корсеты, точно в перчатки, щеголяющие при том коротенькими плундрами и высоченными ландскнехтскими ботфортами на массивных, почти лошадиных, подковах. Миловидные суки в коротких легких расшитых камизах, которые их бабушки наверняка постыдились бы надевать даже перед случкой. Элегантные суки в строгих закрытых платьях с отложным воротником на английский манер и пышными рукавами, однако при таких коротких юбках, что между ног у них, кажется, посвистывает сквозняк. Самодовольные суки в колетах мужского покроя на голое тело, таких тесных и туго зашнурованных, что удивительно, как не лопается шелк. Романтичные суки, носящие вместо платья или дублета свободные кружевные сорочки с пышными воротниками, под которыми можно разглядеть вместо нижнего белья сложно устроенное переплетение сыромятных ремней, затяжек и шнурков, больше напоминающих лошадиную сбрую.