Век моды

Ее Величество хотела внимательно рассмотреть и восхититься великолепием этого костюма вблизи. Он был сделан из золотистой ткани, обильно вышит, и по низу шла широкая византийская кайма, на которой были медальоны с ангелами с разноцветными крыльями, каких можно видеть на старинных фресках. Заметное отступление от традиционного костюма Эльзы!

Кристину Нильссон привел ко мне партнер моего отца мистер Бомберг. Она была высокой застенчивой девушкой, чья крайняя сдержанность не давала возможности предположить в ней талант эмоциональной актрисы и певицы. У нее была замечательная карьера в «Лирическом театре»[131], где она создала роль Королевы ночи и пела эту партию в ее первоначальной тональности, что редко кому удавалось сделать. Она оказалась скромной, без капли заносчивости, хотя знала себе цену. Мне часто приходилось видеть вечерами после ее выступления сцену, полностью заваленную цветами. Не меньший успех имела она в Америке. Я вспоминаю, что по возвращении после триумфального сезона она говорила отцу, что никто бы не пришел на спектакли, если бы не ее костюмы!

Другая артистка, которая настаивала на том, что костюмы были причиной ее успеха во время гастролей в Америке, была Женевьева Уорд[132]

. Я не знаю, вспоминают ли ее имя сегодня, но когда она впервые пришла к нам, считалась великой трагедийной актрисой. В день ее первого визита отец был очень занят и доверил мне заботу о ней. И я приступил к изготовлению ее тридцати костюмов, моих первенцев – увы, как давно это было! Я создал их в соответствии с моими собственными идеями. Когда костюмы были закончены, я показал их отцу и получил одобрение, он назвал их совершенными. А Ворт не был склонен к лести. Как раз наоборот.

Когда отец доверил исполнение этого ответственного заказа мне, то просто следовал своей линии поведения – научить меня и моего брата ремеслу и подготовить нас к своей отставке, дав нам возможность обрести опыт и практические знания, необходимые для этого. Мы должны были принять эту тяжелую ношу, когда он будет призван сбросить ее со своих плеч. Весьма странно, но, когда нам выпадал особый успех при выполнении какого-нибудь задания, у него появлялась небольшая ревность. Но мы любили его очень сильно и старались не затрагивать чувств поспешным стремлением оказаться на его месте раньше времени. Чаще всего нам удавалось щадить его гордость, потому что искренняя привязанность – великий учитель такту.

Отец был протестантом, но религия стала верой в меньшей мере, чем линия поведения, которой он был верен всю жизнь. Это в основном заключалось в том, что он никого не обижал, если это было по-человечески возможно, и делал добро столь часто, сколько было в его власти, – простой, внешне легкий, но тем не менее очень трудный свод жизненных правил.

Он никогда не ходил в церковь по воскресеньям, но никогда не пропускал Божий дом, неважно – католический или протестантский, чтобы не зайти туда и не помолиться или помедитировать. И на каждый Новый год отец в первую очередь по утрам вел нас к святой Клотильде и там проводил три четверти часа в молчаливой молитве. Чаще всего в эти холодные зимние утренние часы в полутемном соборе не проходило службы. Он всегда начинал день, каждый день, посвятив десять – пятнадцать минут чтению главы из Библии. Часто, закончив чтение, отец делал яркие комментарии прочитанного.

Он всегда ссылался на свою утреннюю набожность как на прекрасное нравственное упражнение, с которого надо начинать день.

Кроме того, у него была привычка всегда, когда ему везло, вносить некоторые средства на благотворительность, когда родился сын или удавалось какое-нибудь рискованное предприятие. Он считал обязательным делиться своей удачей с теми, кто не столь благополучен. И поскольку он не хотел проявлять свою приверженность к какой-нибудь религии, всегда делил свой дар на две равные части, одна шла пастору, а другая – кюре. Он не соблюдал религиозных обрядов, никогда не ходил на исповедь, верил, что протянутая рука помощи какому-нибудь обездоленному бедняку представляет собой больший дар Богу, чем зажигание сотни свечей. Однако, когда дело касалось его детей, отец легко уступил желанию матери, чтобы мы были воспитаны в католической религии. Таким образом, я формально католик, но в более поздние годы стал все более следовать религии отца. Это непросто. Все время себя спрашиваешь, отдаю ли я полной мерой или просто пытаюсь найти компромисс? Был ли я откровенно груб с этой глупой старухой, хотя мне нетрудно быть с ней добрее? Было ли мое мнение об этом человеке неверным? Не обидел ли я того человека, не подумав? А если это так, то как я могу исправить это? Для меня это более реально, чем облаченный церковный хор, фимиам или монотонно бормочущий священник. Это более по-христиански.

Хотя Ворт родился и воспитывался в Англии, его склад ума, вкусы и стремления смогли найти свое выражение лишь во Франции. Для него Франция была настоящей родиной.