Вехи

«осадное   положение»   для   столь   многочисленных   источников   политической

расплывчатости.   Против   расплывчатости   именно   и   нужны   особые,   хотя   бы   и

исключительные   законы,   и   сделанный   съездом   шаг   правильно   наметил   политическое

направление, создав прочный базис для таких законов и таких мер»

34[

7]. Но если партия,

состоящая из интеллигентных республиканцев, не. может обходиться у нас без осадного

положения и исключительных законов, то становится понятным, почему Россия до сих

пор еще управляется при помощи чрезвычайной охраны и военного положения.

Для характеристики правовых понятий, господствующих среди нашей радикальной

интеллигенции,  надо указать  на то, что устав с «осадным положением в партии»  был

принят   большинством   всего   двух   голосов.   Таким   образом,   был   нарушен   основной

33[6] Полн. Текст протоколов Второго очередн. Съезда Р.С.-Д.Р.П., Женева, 1903, стр. 331.

34[7] Там же, стр. 333 и сл.

правовой   принцип,   что   уставы   обществ,   как   и   конституции,   утверждаются   на   особых

основаниях квалифицированным большинством. Руководитель большинства на съезде не

пошел   на   компромисс   даже   тогда,   когда   для   всех   стало   ясно,   что   принятие   устава   с

осадным   положением   приведет   к   расколу   в   партии,   почему   создавшееся   положение

безусловно обязывало к компромиссу. В результате действительно возник раскол между

«большевиками» и «меньшевиками». Но интереснее всего то, что принятый устав партии,

который   послужил   причиной   раскола,   оказался   совершенно   негодным   на   практике.

Поэтому менее чем через два года – в 1905 году, – на так называемом третьем очередном

съезде,  состоявшем  из  одних   «большевиков»  («меньшевики»  уклонились  от   участии  в

нем, заявив протест против самого способа представительства на нем), устав 1903 года

был отменен, а вместо него был выработан новый партийный устав, приемлемый и для

меньшевиков.   Однако   это   уже   не   привело   к   объединению   партии.   Разойдясь

первоначально   по   вопросам   организационным,   «меньшевики»   и   «большевики»   довели

затем свою вражду до крайних пределов, распространив ее на все вопросы тактики. Здесь

уже начали действовать социально психологические законы, приводящие к тому, что раз

возникшие рознь и противоречия между людьми в силу присущих им внутренних свойств

постоянно   углубляются   и   расширяются.   Правда,   лица   с   сильно   развитым   сознанием

должного в правовом отношении могут подавить эти социально психологические эмоции

и не дать им развиться. Но на это способны только те люди, которые вполне отчетливо

сознают,   что   всякая   организация   и   вообще   всякая   общественная   жизнь   основана   на

компромиссе.   Наша   интеллигенция,   конечно,   на   это   неспособна,   так   как   она   еще   не

настолько выработала свое правовое сознание, чтобы открыто признавать необходимость

компромиссов;   у   нас,   у   людей   принципиальных,   последние   всегда   носят   скрытый

характер и основываются исключительно на личных отношениях.

Вера   во   всемогущество   уставов   и   в   силу   принудительных   правил   нисколько   не

является чертой, свойственной лишь одним русским социал-демократам. В ней сказались

язвы всей нашей интеллигенции. Во всех наших партиях отсутствует истинно живое и

деятельное правосознание. Мы могли бы привести аналогичные примеры из жизни другой

нашей социалистической партии, социалистов революционеров, или наших либеральных

организаций, например, «Союза освобождения», но, к сожалению, должны отказаться от

этого громоздкого аппарата фактов. Обратим внимание лишь на одну в высшей степени

характерную   черту   наших   партийных   организаций.   Нигде   не   говорят   так   много   о

партийной дисциплине, как у нас; во всех партиях, на всех съездах ведутся нескончаемые

рассуждения   о   требованиях,   предписываемых   дисциплиной.   Конечно,   многие   склонны

объяснять это тем, что открытые организации для нас дело новое, и в таком объяснении

есть доля истины. Но это не вся и не главная истина. Наиболее существенная причина

этого   явления   заключается   в   том,   что   нашей   интеллигенции   чужды   те   правовые

убеждения, которые дисциплинировали бы ее внутренне. Мы нуждаемся в дисциплине

внешней   именно   потому,   что   у   нас   нет   внутренней   дисциплины.   Тут   опять   мы

воспринимаем право не как правовое убеждение, а как принудительное правило. И это

еще раз свидетельствует о низком уровне нашего правосознания.

VI

Характеризуя правосознание русской интеллигенции, мы рассмотрели ее отношение

к двум основным видам права – к правам личности и к объективному правопорядку. В

частности,   мы   попытались   определить,   как   это   правосознание   отражается   на   решении

вопросов организационных, т. е. основных вопросов конституционного права в широком

смысле.   На   примере   наших   интеллигентских   организаций   мы   старались   выяснить,

насколько   наша   интеллигенция   способна   участвовать   в   правовой   реорганизации