Вехи

государства, т. е. претворении государственной власти из власти силы во власть права. Но

наша   характеристика   была   бы   неполна,   если   бы   мы   не   остановились   на   отношении

русской   интеллигенции   к   суду.   Суд   есть   то   учреждение,   в   котором   прежде   всего

констатируется   и   устанавливается   право.   У   всех   народов,   раньше   чем   развилось

определение правовых норм путем законодательства, эти нормы отыскивались, а иногда и

творились путем судебных решений. Стороны, внося спорные вопросы на решение суда,

отстаивали свои личные интересы; но каждая доказывала «свое право», ссылаясь на то,

что   на   ее   стороне   объективная   правовая   норма.   Судья   в   своем   решении   давал

авторитетное определение того, в чем заключается действующая правовая норма, причем

опирался на общественное правосознание. Высоко держать знамя права и вводить в жизнь

новое право судья мог только тогда, когда ему помогало живое и активное правосознание

народа.   Впоследствии   эта   созидающая   право   деятельность   суда   и   судьи   была   отчасти

заслонена   правотворческой   законодательной   деятельностью   государства.   Введение

конституционных   форм   государственного   устройства   привело   к   тому,   что   в   лице

народного представительства был создан законодательный орган государства, призванный

непосредственно   выражать   народное   правосознание.   Но   даже   законодательная

деятельность   народного   представительства   не   может   устранить   значения   суда   для

осуществления   господства   права   в   государстве.   В   современном   конституционном

государстве суд есть прежде всего хранитель действующего права; но затем, применяя

право, он продолжает быть и созидателем нового права, Именно в последние десятилетия

юристы   теоретики   обратили   внимания   на   то,   что   эта   роль   суда   сохранилась   за   ним,

несмотря на существующую систему законодательства, дающую перевес писаному праву.

Этот новый, с точки зрения идеи конституционного государства, взгляд на суд начинает

проникать и в новейшие  законодательные  кодексы. Швейцарский гражданский кодекс,

единогласно   утвержденный   обеими   палатами   народных   представителей   10   го   декабря

1907 года, выражает его в современных терминах; первая статья кодекса предписывает,

чтобы   в   тех   случаях,   когда   правовая   норма   отсутствует,   судья   решал   на   основании

правила,   которое   он   установил   бы,   «если   бы   был   законодателем».   Итак,   у   наиболее

демократического   и   передового   европейского   народа   судья   признается   таким   же

выразителем   народного   правосознания,   как   и   народный   представитель,   призванный

законодательствовать; иногда отдельный судья имеет даже большее значение, так как в

некоторых случаях он решает вопрос единолично, хотя и не окончательно, ибо благодаря

инстанционной   системе   дело   может   быть   перенесено   в   высшую   инстанцию.   Все   это

показывает,  что  народ с развитым правосознанием  должен интересоваться  и дорожить

своим судом как хранителем и органом своего правопорядка.

Каково   же,   однако,   отношение   нашей   интеллигенции   к   суду?   Отметим,   что

организация наших судов, созданная Судебными Уставами Александра  II  20-го ноября

1864   г.,   по   принципам,   положенным   в   ее   основание,   вполне   соответствует   тем

требованиям,   которые   предъявляются   к   суду   в   правовом   государстве.   Суд   с   такой

организацией   вполне   пригоден   для   насаждения   истинного   правопорядка.   Деятели

судебной   реформы   были   воодушевлены   стремлением   путем   новых   судов   подготовить

Россию к правовому строю. Первые реорганизованные суды по своему личному составу

вызывали   самые   радужные   надежды.   Сперва   и   наше   общество   отнеслось   с   живым

интересом и любовью к нашим новым судам. Но теперь, спустя более сорока лет, мы

должны с грустью признать, что все это была иллюзия и у нас нет хорошего суда. Правда,

указывают   на   то,   что   с   первых   же   лет   вступления   в   жизнь   Судебных   Уставов   и   до

настоящего   времени   они   подвергались   неоднократно   таи   называемой   «порче».   Это

совершенно  верно;  «порча» производилась  главным образом  в двух направлениях:  во-

первых, целый ряд дел, преимущественно  политических,  был изъят из  ведения  общих

судов и подчинен особым формам следствия и суда; во вторых, независимость судей все

более сокращалась и суды ставились во все более зависимое положение. Правительство

преследовало   при   этом   исключительно   политические   цели.   И   замечательно,   что   оно

сумело загипнотизировать внимание нашего общества в этом направлении и последнее

интересовалось   только   политической   ролью   суда.   Даже   на   суд   присяжных   у   нас

существовало   только   две   точки   зрения:   или   политическая,   или   общегуманитарная;   в

лучшем   случае,   в   суде   присяжных   у   нас   видели   суд   совести   в   смысле   пассивного