Вехи

Русская   история   создала   интеллигенцию   с   таким   душевным   укладом,   которому

противен был объективизм и универсализм, при котором не могло быть настоящей любви

к объективной, вселенской истине и ценности. К объективным идеям, к универсальным

нормам   русская   интеллигенция   относилась   недоверчиво,   так   как   предполагала,   что

подобные идеи и нормы помешают бороться с самодержавием и служить «народу», благо

которого   ставилось   выше   вселенской   истины   и   добра.   Это   роковое   свойство   русской

интеллигенции,   выработанное   ее   печальной   историей,   свойство,   за   которое   должна

ответить  и  наша   историческая  власть,  калечившая  русскую  жизнь  и  роковым образом

толкавшая   интеллигенцию   исключительно   на   борьбу   против   политического   и

экономического   гнета,   привело   к   тому,   что   в   сознании   русской   интеллигенции

европейские философские учения воспринимались в искаженном виде, приспособлялись к

специфически   интеллигентским   интересам,   а   значительнейшие   явления   философской

мысли совсем игнорировались. Искажен и к домашним условиям приспособлен был у нас

и   научный   позитивизм,   и   экономический   материализм,   и   эмпириокритицизм,   и

неокантианство, и ницшеанство.

Научный   позитивизм   был   воспринят   русской   интеллигенцией   совсем   превратно,

совсем   ненаучно   и   играй   совсем   не   ту   роль,   что   в   Западной   Европе.   К   «науке»   и

«научности» наша интеллигенция относилась с почтением и даже с идолопоклонством, но

под наукой понимала особый материалистический догмат, под научностью особую веру, и

всегда догмат и веру, изобличающую зло самодержавия, ложь буржуазного мира, веру,

спасающую   народ   или   пролетариат.   Научный   позитивизм,   как   и   все   западное,   был

воспринят в самой крайней форме и превращен не только в примитивную метафизику, но

и в особую религию, заменяющую все прежние религии. А сама наука и научный дух не

привились   у   нас,   были   восприняты   не   широкими   массами   интеллигенции,   а   лишь

немногими.   Ученые   никогда   не   пользовались   у   нас   особенным   уважением   и

популярностью, и если они были политическими индифферентистами, то сама наука их

считалась   не   настоящей.   Интеллигентная   молодежь   начинала   обучаться   науке   по

Писареву, по Михайловскому, по Бельтову, по своим домашним, кряковым «ученым» и

«мыслителям».   О   настоящих   же   ученых   многие   даже   не   слыхали.   Дух   научного

позитивизма сам по себе не прогрессивен и не реакционен, он просто заинтересован в

исследовании   истины.   Мы   же   под   научным   духом   всегда   понимали   политическую

прогрессивность и социальный радикализм. Дух научного позитивизма сам по себе не

исключает никакой метафизики и никакой религиозной веры, но также и не утверждает

никакой   метафизики   и   никакой   ве

ры2[

2].   Мы   же   под   научным   позитивизмом   всегда

понимали радикальное отрицание всякой метафизики и всякой религиозной веры, или,

точнее, научный позитивизм был для нас тождествен с материалистической метафизикой

и   соцйально-революционной   верой.   Ни   один   мистик,   ни   один   верующий   не   может

отрицать научного позитивизма и науки. Между самой мистической религией и самой

2[2]  Имею в виду не ф и л о с о ф с к и й позитивизм, а н а у ч н ы й поизитивизм. Запад создал

научный дух, который и там был превращен в орудие борьбы против религии и метафизики. Но Западу

чужды славянские крайности; Запад создал н а у к у религиозно и метафизически нейтральную.

позитивной   наукой   не   может   существовать   никакого   антагонизма,   так   как   сферы   их

компетенции совершенно разные. Религиозное и метафизическое сознание, действительно

отрицает единственность науки и верховенство научного, познания в духовной жизни, но

сама-то наука может лишь выиграть от такого ограничения ее области. Объективные и

научные элементы позитивизма были нами плохо восприняты, но тем страстнее, были

восприняты те элементы позитивизма, которые, превращали его в веру, в окончательное

миропонимание.   Привлекательной   для  русской   интеллигенции   была,   не   объективность

позитивизма,   а   его   субъективность   обоготворявшая   человечество.   В   70-е   годы

позитивизм, был превращен Лавровым и Михайловским в «субъективную социологию»,

которая   стала   доморощенной   кружковой   философией   русской   интеллигенции.   Вл.

Соловьев очень остроумно сказал, что русская интеллигенция всегда мыслит странным

силлогизмом: человек. произошел от обезьяны, следовательно, мы должны любить друг

друга. И научный позитивизм был воспринято русской интеллигенцией исключительно в

смысле   этого   силлогизма.   Научный   позитивизм   был   лишь   орудием   для   утверждения

царства   социальной   справедливости   и   для   окончательного   истребления   тех

метафизические   и   религиозных   идей,   на   которых,   по   догматическому   предположению

интеллигенции, покоится царство зла. Чичерин был гораздо более ученым человеком и в