Вехи прожитой жизни

На малой родине ничего не изменилось, когда через десять лет мы, покинув Чечено- Ингушетию, наконец, вернулись в свой родной дом. Правда, название у республики осталось прежним — Северо- Осетинская автономная советская социалистическая республика, а столица продолжала именоваться неприятным моему слуху именем Орджоникидзе. Районный центр Пригородного района — Октябрьское, в 1968 году представлял собой огромное село с населением в десять тысяч человек, где все дома практически были частные и одноэтажные, за исключением школ и административных зданий. Но нам повезло. К моменту нашего переезда в Октябрьское, было построено силами заключенных местной колонии общего режима единственное двухэтажное жилое здание для сотрудников милиции. Моему отцу- новому старшему следователю Пригородного РОВД- посчастливилось. На первом этаже ему в этом здании была предоставлена двухкомнатная квартира, куда мы в августе с разбега и вселились. Родители так и проживут в ней до конца своей жизни. Из этой квартиры я их впоследствии и провожу в последний путь с разницей в 21год. И похороню их рядышком на родовом кладбище в Ардоне.

Мои родители никогда не претендовали на улучшение жилищных условий, исходя из некрасовского опуса, что «барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать…». Однако барин (читай — руководители ведомств отца и матери), так и не увидел, и они, в конечном итоге, состарились и умерли в этой двухкомнатной квартире, продолжая слепо верить в справедливость и незыблемость социалистического строя. Значительно позже я несколько расширил квартиру за счет пристройки, увеличив количество комнат на два помещения.

В нашем доме проживали работники милиции и местной тюрьмы- колонии общего режима, кроме третьей квартиры, где поселился главный врач Пригородной районной больницы со своей многочисленной семьей. В трехкомнатной квартире их было семеро. Через пять лет главный врач построил на соседней улице дом, и они съехали, однако в неполном составе. Его старшая сестра с мужем и маленьким сыном остались жить в квартире. На сегодняшний день в живых из старожилов осталась лишь она одна. А в квартиры вселялись и выселялись по многу раз новые жильцы, не имевшие никакого отношения к правоохранительным органам.

Осенью я пошел в восьмой класс Камбилеевской среднеобразовательной школы, она находилась за рекой Камбилеевкой, и мы — «октябрьские», пройдя через огромный массив пастбища, добирались и переходили ее по навесному мосту. Школа четырехэтажная, но была одна беда — туалетов внутри здания не было, приходилось по нужде выходить на улицу и вместе с девочками идти первые пятьдесят метров, затем развилка, и далее, как в кадрили — направо уходят мальчики, налево — девочки, а по центру — туалеты для учителей. А еще рядом с туалетами — футбольное и баскетбольное поля, где мы постоянно гоняли мяч. Нашим девочкам и учительницам было не всегда удобно пройти к цели, вот они и ходили парами или четверками. В классе со мной обучалось сорок два школьника, для нормального учебного процесса это многовато, за урок опросить всех не получится никому. Поэтому я старался основной акцент делать на самоподготовке и постоянном повторении пройденного. Плохо давалась математика и русский язык, возился до тех пор, пока не начинал понимать суть изучаемого материала. Наш суровый родитель не раз заявлял нам с братом, что у нас нет влиятельных и богатых родственников и надо хорошо учиться, чтобы чего- то добиться в этой жизни. Но не криминальными действиями и нарушениями установленного законодательства, а умом и сообразительностью. Поэтому мы с братом охотно учились. Но иногда, когда начинали одолевать естественные инстинкты молодого поколения или другие отвлекающие желания, мне приходилось решительным образом их отклонять, как и все, что препятствовало подняться на следующую ступень совершенства. Хочешь добиться верхних ярусов, будь готов пожертвовать, иногда даже, своим личным благополучием на каком- то этапе своего стратегического роста. Отец также учил нас с братом быть бескомпромиссными и никогда не прощать никому нанесенной обиды. Но никогда не показывать в открытую своей нетерпимости к кому- либо и, как он однажды выразился, — «надо не быть открытой книгой для всех». Мудрым человеком был мой отец, я любил папу и очень уважал его мнение.