"Вексель Судьбы" (книга первая)

Петрович теперь выглядел наиболее спокойным. Он отлично понимал, что что бы ни находилось в контейнере, всё теперь окажется на пользу, и экспромт Алексея вполне удался. Борис, напротив, был полностью сражён произошедшим; он переминался с ноги на ногу, покачивал головой, и его губы что-то беззвучно произносили. В глазах Марии угадывался живой интерес и отчасти восторг, которые она, судя по всему, старалась до поры сдерживать. Она то и дело переводила изумлённый взгляд с легендарного автомата на запылённую коробку из сорок первого года, и когда её глаза встретились со взглядом Алексея, то она, нисколько не смутившись, попросила:

-- Открывай же скорее!

Не без труда освободив крышку от намотанной в несколько слоёв задубевшей пергаментной ленты, Алексей во всеобщем молчании медленно открыл коробку. В ней лежали толстая тетрадь в дерматиновом переплёте, три конверта и маленький плюшевый медвежонок. Алексей немедленно взял в руки игрушку, приподнял её повыше и с восхищением произнёс:

-- Это мой друг детства! Мама говорила, что подарила его, когда мне исполнился год. То есть -- в семнадцатом году...

-- Невероятно! -- прошептал Борис.

Алексей раскрыл верхний конверт -- в нём лежал паспорт Французской республики, выписанный на имя Алексея в 1939 году, с чёткой фотографией, полностью повторяющей его нынешние черты и даже -- фасон его галстука. Пока Алексей, слегка обескураженный, с изумлением вчитывался в текст документа, Мария, придвинувшись поближе, разглядела фотокарточку.

-- Похож! Ведь это же ты, ты! Просто невероятно!

Отложив паспорт, Алексей раскрыл остальные два конверта. В одном лежали семь тысяч советских рублей, во втором -- пятьсот долларов мелкими и достаточно изношенными банкнотами.

Борис, удивившись, поинтересовался:

-- Семь тысяч рублей в начале войны -- это много?

-- По тем временам достаточно, -- ответил Алексей. -- Отец получал чуть больше тысячи, мама -- шестьсот. Видимо, это были их накопления. Если они оставили для меня на случай сдачи Москвы советские деньги, то, значит, верили, что всё равно мы победим.

-- А вот пятьсот долларов для сталинского наркома -- это сенсация! -- произнёс Борис.

-- В чём сенсация?

-- Для сегодняшних министров такие суммы -- это вроде чаевых. В подобных тайниках у них в особняках сегодня хранятся миллионы и десятки миллионов, полученных, разумеется, не через кассу. А тут -- у сталинского наркома всего пятьсот, и это для него, видимо, была весьма приличная сумма. Господи, каких людей мы потеряли!

-- Мой отец не был полноценным наркомом. Он был советником Молотова в наркомовском чине. Настоящий же нарком получал в месяц около двух тысяч.

-- Ну не долларов же, а рублей! -- не унимался Борис. -- А тут -- пятьсот долларов сбережений для человека из правительства! Что за страна была у нас, когда не воровали!

-- А разве в правительстве можно воровать? -- простодушно спросил Алексей.

-- Всё, можешь больше о себе ничего не рассказывать, -- неожиданно вступила в разговор сестра Бориса. -- Ты -- оттуда, ты -- из того времени, теперь это всем понятно. Из эпохи, когда, быть может, и расстреливали без суда, но зато не крали, как крадут сегодня. Лёша, миленький, теперь нам надо всё бросить и думать, как тебе выжить в нынешнем мире. Ты ведь в нём пропадёшь...

-- Постараюсь не пропасть.

-- Он постарается! -- добавил Петрович. -- А я ему помогу, поэтому всё будет хорошо. Только давайте-ка дискуссии оставим до утра и как-нибудь попробуем поспать.

-- Погоди, Петрович, ещё тетрадь надо посмотреть...

Алексей осторожно отогнул задубевшую от времени обложку, пробежался глазами по нескольким абзацам и заглянул на следующую страницу. Едва заметно вздохнув, негромким голосом он начал читать:

"Дорогой мой Алексей! Сегодня двенадцатое ноября. Обстановка в городе нормализовалась, паника давно прекращена. Большая часть аппарата уже в Куйбышеве, в моём управлении вместо двенадцати человек осталось трое. Сталин и Молотов в Москве, об их отъезде речи не идёт.