Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)

– Только пока я в университете, – утешила себя Лаура, – приняв обеты, я надену подходящий наряд…  – как и другие студентки, она все равно одевалась скромно. Одернув хлопковую юбку, падающую ниже колен, пробежавшись пальцами по пуговицам закрытой блузки, Лаура вздрогнула от неожиданного телефонного звонка. Девушка сняла трубку:

– Слушаю…  – на том конце провода хлопнули пузырем от жвачки:

– Амата нобис квантум амабитум нулла…  – Лаура хихикнула:

– Называйте меня просто синьориной ди Амальфи, синьор Ферелли…  – он щелкнул зажигалкой:

– Вени и види, а на вичи я еще рассчитываю, имейте в виду…  – Лаура отозвалась:

– Пер ардуа ад астра, сеньор Ферелли, хотя вы не преуспеете в своих попытках…  – Микеле хмыкнул:

– Си вис амарис, ама. Если хочешь, чтобы тебя полюбили, полюби сам. Я следую заветам старика Сенеки, дорогая синьорина. Как насчет чашки кофе и мороженого…  – поинтересовался Микеле, – через полчаса, у замка Святого Ангела…

Положив трубку, Лаура поняла, что улыбается.

Иосиф Кардозо оставил скутер на стоянке отеля, бросив ключи парнишке в форме «Эксцельсиора». Ева никогда бы не прервала съемку для журнала:

– Даже если я расположусь перед ее носом, она посмотрит на меня, словно я пыль под ее ногами. Она позовет охранников и продолжит работу. Ева и в Израиль не собирается переезжать ради меня…  – Иосифу нравилась независимость девушки:

– Она дочь тети Тессы, почти ставшей министром в правительстве Индии. Дядя Меир вообще получил Медаль Почета. Понятно, в кого у Евы такой характер…  – Иосиф чувствовал облегчение, наконец отыскав подходящую подругу:

– Товарища, как раньше говорили в кибуцах, – поправил он себя, – папа, то есть дядя Авраам, тоже так называл маму…  – профессор Судаков наотрез отказывался пользоваться патриархальными, как он говорил, словами:

– Муж не может именоваться хозяином, – морщился отчим, – но товарищ, друг, хорошее слово. Оно не виновато, что коммунисты его извратили…  – Иосиф не мог забыть случившееся в Марокко:

– Мне ни с кем не было так хорошо, – понимал он, – и не будет. Я не пропускаю девиц, но все они только для тела. Для души мне нужна одна Ева…  – во вчерашнем разговоре кузина предупредила его о съемке:

– Хана тоже снимается…  – в самолете Иосиф пролистал новые американские журналы, – но она бы мне никогда не подошла. Нет мужчины, способного с ней ужиться…  – в «Эсквайре» он наткнулся на черно-белые фотографии мисс Дате:

– Актриса на отдыхе, – сообщала подпись, – Хана Дате за штурвалом яхты…  – кузину сняли в парусной лодке, на велосипеде с плетеной корзинкой, полной овощей, в уличном кафе, в широкополой шляпе и темных очках:

– Она хорошо выглядит, – подумал Иосиф, – немного пополнела. Раньше она больше напоминала скелет…  – через десять страниц он увидел довольное лицо Тупицы:

– Триумф маэстро Авербаха на конкурсе Чайковского…  – Генрика сняли в номере-люкс отеля «Плаза», в Нью-Йорке, – вторая премия среди пианистов…  – израильские газеты откровенно намекали, что Тупице, с его неподходящим для СССР гражданством, никогда бы не позволили выиграть конкурс:

– Видишь, – фыркнул профессор Судаков, – первую премию разделили советский музыкант Ашкенази и британец Огдон. С Ашкенази все ясно, – он повел рукой, – а у Огдона нет отягчающего обстоятельства, израильского паспорта. Советы из двух зол выбрали меньшее…  – в школе Кирьят Анавим устроили что-то вроде маленького музея Тупицы и его покойного отца:

– Они гордятся, что Генрик у нас учился, что дядя Самуил преподавал у нас музыку, – улыбнулся Иосиф, – папа считает, что надо делать настоящий музей истории кибуца…  – приезжая в Кирьят Анавим, он замечал, как изменился отчим:

– Он был таким при жизни мамы, – говорил себе Иосиф, – он словно опять расцвел…  – капитан Кардозо осторожно поинтересовался у сестры знакомствами профессора Судакова:

– Ты что имеешь в виду? – подозрительно спросила Фрида. Иосиф замялся:

– Может быть, у него кто-то появился, какая-то подруга…  – сестра изумленно отозвалась:

– Ты с ума сошел! Папе полвека в этом году! Старики не занимаются такими вещами…  – Фрида распахнула голубые глаза, – как ты мог подумать…  – Иосиф резонно заметил:

– Дядя Эмиль младше его на год, а тете Ладе нет тридцати, и у них маленькая дочка…  – Фрида пробормотала:

– То дядя Эмиль, а то папа…  – Иосиф не стал разубеждать сестру. Кинув окурок в медную урну рядом со входом в отель, он увидел в вестибюле вспышки камеры:

– Я мог привести в пример и дядю Джованни с Лаурой, но Фрида упрямая, этим она пошла в маму…  – Иосиф вспомнил о давнем поцелуе в тель-авивском пансионе:

– Лаура тоже не отличила бы меня от Шмуэля, – озорно подумал он, – она давно по нему вздыхает. Она даже не поленилась притащиться вслед за ним в Рим…  – зная брата, он был уверен, что Лауре ничего не светит:

– Шмуэль не нарушит обеты, ни ради нее, ни ради кого-то еще…  – пройдя через крутящуюся дверь, он заметил засевшую в углу парочку:

– Ферелли тоже значится у тети Марты в досье, – хмыкнул Иосиф, – а к ней на карандаш зря не попадают…  – за Еву он не беспокоился: