– Пока она работает, она не будет отвлекаться. Шмуэлю я велел прийти с черного хода. Он отведет Еву в кафе, поболтает с ней, а потом появлюсь я…
Поправив пасторский воротничок, улыбаясь, Иосиф направился к столику Черного Князя.
Изящный палец со свежим маникюром цвета спелой малины, уперся в черно-белую фотографию. Ева погладила тугие кудряшки маленькой девочки, с моделью самолета в руках:
– Это Одетт, – улыбнулась девушка, – она хочет стать пилотом. У нее, бедняжки, была оспа… – Ева погрустнела, – к сожалению, пока программа вакцинации очень ограничена. Маргарита мечтает избавить от оспы Африку, а я займусь Индией… – она перевернула страницу Life:
– Мы в бидонвиле, – Ева вздохнула, – пока туда не попадешь, не представляешь, что в наше время, в столице независимой страны, люди живут в таких отвратительных условиях… – она встряхнула красивой головой:
– Все из-за грязи, – жестко сказала Ева, – из-за отсутствия проточной и питьевой воды, из-за примитивной канализации. Канализации в трущобах нет вообще, – девушка поморщилась, – нечистоты, как в средние века, вывозят на тачках…
За соседним столиком светлого мрамора со значением покашляли. Полуденное солнце сверкало в бокалах шампанского. В баре Ludovisi пахло женскими духами и дорогим табаком. Шмуэль сразу сказал:
– В Harry’s Bar тебе прохода не дадут, вокруг заведения вечно болтаются папарацци… – Ева благодарно кивнула, – есть одно местечко за квартал отсюда, на виа Эмилия… – оглядев патронов, Ева поняла, что в баре сидят только римляне:
– Так и есть, – весело согласился священник, – туристы ходят туристскими тропами, на задворки виа Венето они не заглядывают… – он чиркнул спичкой перед ее сигаретой:
– Пошла последняя оживленная неделя в городе. В конце августа Рим погружается в кому… – отец Кардозо подмигнул ей, – большинство заведений закрывается на каникулы… – Ева ощущала на себе взгляды мужчин:
– Почти все патроны сидят с подружками, или приятелями… – светловолосый юноша в углу держал спутника за руку, – здесь ко мне никто не пристанет… – по мнению Евы, итальянцы много болтали и мало делали:
– На улице мне кричат «Белиссима», – смешливо призналась она кузену, – но дальше криков римляне не двигаются… – Шмуэль развел руками:
– Здесь так принято, но вообще итальянцы очень семейные люди. Обед у родителей по воскресеньям, жена, малыши… – он отпил кофе, – но они не могут обойтись без комплимента красивой девушке… – Шмуэль заставлял себя не смущаться. Не желая маячить у стойки портье, он передал записку для брата через отельного мальчика:
– Я предупредил его, что мы пойдем в этот бар… – Шмуэль усадил девушку на скутер, – сейчас он работает, он к нам присоединится позже… – Ева окинула взглядом его джинсы и рубашку поло:
– Вы поменялись одеждой, – утвердительно сказала девушка, – я удивилась, что он пришел в костюме. Он редко надевает пиджак… – Шмуэль отозвался:
– В Израиле костюмы не носят даже политики. Мой скутер он тоже забрал… – священник завел чихающий двигатель, – я взял монастырскую машину, ровесницу его святейшества… – Ева по-девичьи хихикнула. В баре кузен отказался от выпивки:
– Пятница, – развел руками священник, – в посты вино не принято, я не курю по пятницам… – Еве принесли шампанское:
– В Шабат тоже не курят, – она искоса взглянула на Шмуэля, – мы можем поговорить на иврите, кузен. Я училась в классах при синагоге ребе Шнеерсона в Бруклине, я знаю иврит и идиш… – отец Кардозо покраснел:
– Я помню, кузина, с Израиля. Вам тогда было тринадцать лет, а мы с Иосифом служили в армии… – в тринадцать она носила потрепанные шорты и серую майку с пятнами морской соли:
– Нас отпустили в увольнительную ради визита родни, – Шмуэль вдохнул жаркий ветер израильского лета, – папа с мамой отвезли всех на пляж… – они жили в палатках и жарили рыбу на костре:
– Тупица тем летом шел в армию, а Фрида и Моше были еще детьми. Ева болталась с Аароном, они выросли вместе, словно настоящие брат и сестра… – кузина коротко стригла темные волосы. Нежные уши торчали под выбритыми висками. Она отлично ныряла и плавала наперегонки с парнями:
– Ты волосы отрастила, – зачем-то сказал Шмуэль, – тебе так тоже… – он оборвал себя:
– Не положено ее разглядывать. Я священник, мне такое не к лицу…
Она скрутила темные волосы в тяжелый узел. Бесконечные ноги облегали узкие черные брюки. Даже в эспадрильях на плоской подошве Ева была ему вровень:
– Она говорила, что в ней сто восемьдесят два сантиметра. Она отлично играет в баскетбол, она и в Кирьят Анавим стучала мячом с мальчишками…
В вырезе ее белоснежной льняной рубашки переливался серебряный щит Давида:
– В Конго я хожу с пучком, – отозвалась Ева, – в госпитале и тем более в джунглях так удобнее. Но я хочу постричься, – добавила она, – теперь журналы не против коротких волос у моделей. Все равно, я снимаюсь только в отпуске, на выходных и в каникулы… – она оживилась: