Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

О генерале Бонами следует сказать особо, ибо неординарность его личности и темперамента придала неповторимость и небывалый драматизм ключевым событиям Бородинского боя. Шарль Огюст Жан Батист-Луи Жозеф Бонами (Боннами) по прозвищу Бельфонтэн родился в 1764 г. в Вандее и начал службу в 1792 г., оказавшись вначале под командованием генерала Ш. Д. Дюмурье, чуть позже «изменившего» Революции, затем – Дампьера и Ш.Э.С. Ж. Клебера. Судьба республиканского солдата заставляла нашего героя воевать то в Арденнах против австрийцев, то в армии Берегов Ла-Рошели против «внутреннего врага», то, наконец, в Италии против генерала-эмигранта Р. Дама. Дважды его отстраняли от службы, обвиняя в 1796 г. в том, что он «способствовал» снабжению одного осажденного французами австрийского гарнизона, а в 1799 г., когда он уже был бригадным генералом, «в злоупотреблениях властью». В июле 1800 г. «по распоряжению консулов» Бонами был уволен без какого-либо содержания. После упорных хлопот его все-таки восстановили в армии, но не привлекали к активной службе вплоть до марта 1811 г.! Только когда обнаружилась острая нехватка опытных командных кадров, услугами генерала решили воспользоваться и вручили под его командование 30-й линейный полк, стоявший тогда в Любеке. С того времени маршалу Даву стали поступать многочисленные рапорты о «мало приличном для генерала» поведении Бонами. По-видимому, причины многочисленных нарушений «принятого порядка вещей» как самим Бонами, так и, при его поощрении, офицерами 30-го линейного крылись в своеобразном характере генерала, отличавшегося неуживчивостью, излишней эмоциональностью и непредсказуемостью. Чашу терпения Даву переполнил случай, произошедший 9 ноября 1811 г. в театре г. Любека, когда адъютант Бонами Уэлш от имени генерала потребовал от супрефекта города и высших чинов полиции очистить ложу, которую те давно снимали, заплатив деньги, вероятно, за весь сезон. Оглушительный скандал произвел очень дурное впечатление на верхушку Любека, и Даву не нашел ничего другого, как перевести Бонами вместе со всем полком в Гамбург, чтобы он, как писал маршал, «был у меня перед глазами». Вместо 30-го в Любек был перемещен 17-й линейный, солдаты которого отличались опрятным видом, дисциплиной и «добрым духом» офицеров[1798]

.

И вот 30-й линейный, ведомый Бонами, шел, развернутый в линию, в голове дивизии на русский «редут». Капитан из 1-го батальона Франсуа хорошо передал отрывочность впечатлений и эмоций, которые он пережил во время той исторической атаки. Как только полк, оставив своего орла и фуражиров на дне оврага, понимая, что идет в пекло (орел был при 1-м батальоне, в котором состояла рота Франсуа, – поэтому данную деталь он хорошо запомнил), двинулся вперед, он попал под артиллерийский обстрел. Над головами стали рваться русские гранаты, наносившие раны и убивавшие солдат 30-го. Справа Франсуа видел вольтижеров, прикрывавших фланг полка, а впереди – длинный пологий откос с русским «редутом» на вершине. На половине дороги до русской батареи солдаты 30-го были обстреляны картечью: стреляли орудия как самого редута, так и стоявшие на его флангах. Картечь вырывала целые шеренги, оставляя во французских рядах большие бреши. Неожиданно Бонами останавливает полк! Под непрекращающимся огнем он выравнивает ряды. После чего снова следует команда «Вперед!» и «Pas de charge!» – «В атаку!» Впереди идет Бонами. Вблизи «редута» солдаты 30-го попадают под ружейный огонь, который ведут по нему русские солдаты, засевшие в волчьих ямах по флангам укрепления и во рву (вероятно, егеря и солдаты Полтавского пехотного полка). 30-й открывает ответный огонь примерно в 30 метрах от врага, рассеивает русских застрельщиков и через ров устремляется на эскарпы «редута»[1799]

.

«Неприятель шел прямо на фрунт наш, – писал Раевский в своем рапорте. – Подойдя же к оному, сильные колонны отделились с левого его фланга, пошли прямо на редут и, несмотря на сильный картечный огонь моих орудий, без выстрела головы оных перелезли через бруствер»[1800]. Пороховой дым, который заволакивал пространство вокруг батареи, позволил французам появиться на «редуте» довольно неожиданно для ее защитников, тем более что возле самой батареи орудийные снаряды, проходя над головами, уже не могли поражать пехоту Бонами. Раевский, пропоровший несколькими днями ранее ногу штыком, торчавшим из телеги, и продолжая страдать от раны, находился на батарее. Он вспоминал, как на окрик ординарца «оборотился и увидел шагах в пятнадцати… французских гренадеров, кои со штыками вперед вбегали в мой редут»[1801].