Великая грешница или Черница поневоле

Мария ударилась в поиски невесты. Дело важное, канительное, не так-то просто хорошую жену подобрать, ибо с доброй женой горе - полгоря, а радость - вдвойне. О боярских дочерях Мария и не помышляла: куда уж «обломку дряхлеющего рода» до знатных невест. Говорила Дмитрию:

- Не ищи, Митя, невесту знатнее и богаче себя, дабы быть господином в своем доме.

- Ты права, матушка. Всякий выбирает невесту по своему разумению.

Женой Дмитрия стала юная девушка Прасковья Варфоломеевна. Была она тихой и покладистой, во всем смиренно подчинялась свекрови, как того требовал обычай.

Дочь Дарья была первенцем. Свадьбу ей сыграли еще два года назад, когда дочери исполнилось четырнадцать лет. Сосватал Дарью молодой московский дворянин, государев «жилец» Ефрем Дементьев, человек далеко не богатый, но нравом веселый и добрый, при коем Дарья не будет ведать мужних побоев и попреков.

В одном была княгиня спокойна за детей: их грамотностью. Оба княжича начали постигать учение с семи лет. Мария Федоровна, строгая рачительная хозяйка, обладая твердой, порывистой натурой, каждому сыну высказывала:

- В жилах твоих, сынок, течет кровь прадеда Ивана Берсеня, человека большого ума. Зело надеюсь, что сей дар, вселится и в твою натуру. Будь прилежен к учению, дабы не посрамить род Берсеневых-Беклемишевых.

- Буду стараться, матушка.

Старались, усердно старались сыновья. За один год постигли не только Псалтырь, но и Часослов. А когда Мария пожаловала монастырю деревеньку, ради «устроения души» покойного супруга, то жалованную грамоту, составленную от имени наследника, Дмитрий подписал собственноручно, да с таким изяществом, что удивил людей приказных.

Позднее, когда Дмитрий был уже на службе, ему нередко доводилось расписываться за молодых дворян, которые не владели пером…

В сельском храме Ильи Пророка, возведенном Михаилом Пожарским, ударили к воскресной обедне.

- Пора сынок и нам помолиться, да и нищих одарить, ибо сказано в святом писании: «Приодежь дрожащего от зимы излишнею своею ризою, протяни руку скитающемуся, введи его в хоромы, согрей, накорми. Дай мокнущему сухо место, дрожащему теплость. Насыщаяся питием, помяни воду пиющего…»

Мария Федоровна погладила Василия по кучерявой голове, ласково ему улыбнулась:

- Никогда не забывай подавать милостыню нищим и каликами перехожим.

Г л а в а 2

ДЕМША

По вешним полям и лугам, дремучим лесам и дубравам торопко сновала небольшая легкая карета, облаченная вишневым сукном и расписанная серебряными травами. Карету, сопровождаемую десятком нарядных всадников, тянула четверка лошадей, запряженных цугом.

Версты три ехали перелесками, а затем дорога вступила в глухой сумрачный лес.

К атаману разбойной шайки торопко прибежал один из дозорных ватажников.

- Едут, Вахоня!

Вахоня, большой чернобородый мужик в сермяге, вытянул тяжелый кистень из-за кожаной опояски и тотчас приказал:

- Навалимся с обеих сторон. И чтоб животов не щадили!

Добрая половина ватаги (а было в ней до пяти десятков лихих), вооруженная дубинами и рогатинами, перешла на другую сторону дороги.

Вахоня доволен. Еще два дня тому назад, ему довелось изведать, что из Москвы выехала богатая боярская карета, коя, всего скорее, следует в сторону какого-нибудь монастыря, ибо Пресвятая Троица на носу. А коль так, боярин шествует в обитель со щедрыми дарами. Бывает, такой вклад святым отцам внесет, что дух захватывает. Ватага же голодовала: минувший год оказался неурожайным, черствая горбушка была на вес золота. Боярин без отпускных грамот выгнал со двора холопов, и те ударились в разбои. Не смущала ватагу и боярская челядь, имеющая при себе сабли и пистоли.

Совсем неожиданно налетела ватага на боярский поезд.

- Круши! - размахивая кистенем, свирепо заорал Вахоня.

Из дверцы кареты высунулся русобородый дьяк в темно-зеленом кафтане. Неустрашимо крикнул:

- Бейте из пистолей, секите саблями!

Государевы жильцы (а это были они) окружили карету, и завязался бой. Забухали выстрелы, засверкали сабли. Упал один из разбойников, другой… Но силы были слишком неравны. Уж чересчур дерзко и озверело накинулась на молодых дворян ватага. С размозженным черепом рухнул с коня один из жильцов, а вот и другой получил тяжелую рану. Дело для царева дьяка Афанасия Власьева могло завершиться плачевно.

Но тут приключилось непредвиденное. Из лесу вдруг выскочил огромный лохматый мужичина с увесистой орясиной в оглоблю и принялся колошматить разбойников. Взмахнет своей страшной орясиной - и добрый десяток лихих валится с ног. Тут и дворяне воспрянули духом, отважно насев на растерявшуюся ватагу.

Вахоня, очумелыми глазами глянув на лохматого высоченного богатыря, хрипло прокричал:

- Уходим! Уходим, робя!

Лихих как ветром сдуло, а дьяк допрежь всего окинул зоркими желудевыми глазами место брани. Один - убитый, двое - изрядно уязвлены рогатинами, третий - накрепко зашиблен дубиной.

Повелел:

- Всех в карету - и на Москву. Убитого - похоронить по-христиански. Раненых - к цареву лекарю.

- А как же сам, Афанасий Иваныч? - спросил один из жильцов.

- На коня пересяду.