Читаем Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года полностью

Спор ведется о том, улучшалось ли положение крестьян или ухудшалось. Но если улучшалось, то крайне медленно (недостаточно быстро, чтобы выйти из кризиса) и с откатами, которые как раз и могли провоцировать социальные конфликты. Но не обязательно революцию.

Цирель предлагает шире смотреть на уровень жизни: «Независимо от того, росло или сокращалось потребление хлеба на душу населения в начале XX в., с одной стороны, общий уровень жизни населения, безусловно, в среднем поднимался (рост грамотности, уровня медицинской помощи, усвоение гигиенических навыков (пресловутые мыло и карболка), снижение смертности, увеличение потребления мяса и овощей и т.д.), а с другой стороны, расстояние до порога голода оставалось очень малым. И относительно небольшие расхождения в данных между двумя оппонентами не в состоянии изменить неопределенный прогноз ни на положительный, ни на отрицательный»86

.

Итоги дискуссии не подтвердили полностью ни «идеалистическую» позицию Миронова, ни «апокалипсическую» позицию Нефедова. Уровень жизни большинства жителей России повышался, но медленно, неустойчиво, с откатами, оставаясь для значительной части населения европейской части России (от трети и, может быть, выше) уровнем на грани нищеты и голода. Периодически часть крестьянства и городского населения оказывалась в ситуации голода - в случае либо недорода, либо временной потери источников доходов. Однако, вопреки мнению Нефедова, такое положение не вело к революции само по себе. Тогда бы революция должна была разразиться уже в начале 1890-х гг., когда положение крестьян оказалось наиболее бедственным.

Голод и экспорт


Из-за неурожая в 1891 г. на Россию обрушился страшный голод, поразивший 29 губерний с населением 35 млн человек. От голода и последующей эпидемии холеры умерли сотни тысяч людей. Этот факт серьезно подрывает модель «достаточного» благосостояния. Миронов относит к сильным неурожаям только 1871-1872 и 1891-1892 гг., ссылаясь на то, что железные дороги позднее позволяли перебрасывать продовольствие в голодающие районы, в том числе за счет импорта. Но не приводит цифры этого спасительного импорта в голодные годы87. Однако этот хронологический ряд надо бы расширить. Голод вызывали также неурожаи 1901-1902, 1905-1907 и 1911-1912 гг. Каждый раз голодали десятки миллионов крестьян.

Чаще всего, 17-21 раз, неурожаи в 1861-1908 гг. происходили в Таврической, Самарской, Пензенской, Оренбургской и Новгородской губерниях88

. А ведь это не были территории наиболее тяжелого малоземелья. Но причины неустойчивости сельского хозяйства в Малороссии и Заволжье не имели прямой связи с малоземельем - из-за земельного голода в центре России крестьянство вытеснялось в зону рискованного земледелия.

Само наличие голода в Российской империи, конечно, подрывает вывод о некоем «нормальном» питании среднего крестьянина. Впрочем, М. А. Давыдов, поддержавший в дискуссии Миронова, не склонен считать, что голод в Российской империи - это принципиальный аргумент в пользу Нефедова. Разве ж это голод: «одни и те же слова с течением времени могут обретать иной смысл, менять семантику. Что, в частности, представления людей конца XIX - начала XX в. о голоде и сопряженных с ними бедствиях народа весьма отличаются от наших современных, воспитанных на историческом опыте советской эпохи»89

. Прежде чем перевернуть страницу, я попытался постичь этот вклад в методологию исследования голода. Действительно, в тот период советской эпохи, который протекал на наших глазах (вряд ли взгляды Нефедова и Давыдова формировались в сталинские времена), голода не было. И чем этот наш советский опыт меняет смысл слова «голод»?

Перевернув страницу, я понял, что под советским опытом Давыдов имеет в виду только период 1920-1940-х гг., будто после Сталина советская история прекратила течение свое. Но даже с учетом этого раннесоветского опыта остается непонятным, чем очень страшный голод 1932-1933 гг. оправдывает для Давыдова просто страшный голод 1891 г., количество жертв которого он оценивает в 400 тыс. человек90. Что случилось у Давыдова с семантикой и этикой, если при таких жертвах он ссылается на «меру вещей»? Миллионы жертв оправдывают сотни тысяч? Сотни тысяч жизней в 1891-1892 гг. - допустимая погрешность?

Советская история дает примеры гигантских катастроф и трагедий. Но - и достижений, которые оказались не по плечу Российской империи. И одно из них - СССР научился десятилетиями обходиться без голода. Именно это сформировало наше отношение к термину «голод» и к нравственной мере вещей, в которой голодное существование миллионов - это нравственный приговор существующей во время голода социальной системе: и сталинской, и царской.

Давыдова справедливо возмущает экспорт продовольствия в 1932 г., который он называет голодным экспортом без кавычек. А вот экспорт накануне и в начале голода 1891 г. его не возмущает. «Мера вещей».

Перейти на страницу:

Похожие книги