Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Солидаризируясь со сторонниками теории заговора применительно к событиям 1917 г., Миронов обосновывает свою позицию публикацией С. В. Куликова, в которой вроде бы «приводятся новые данные», подтверждающие, что в ходе Февральской революции был осуществлен план переворота А. И. Гучкова и его сотрудников¹²⁸. Но эта «сенсация» не убедила оппонентов Миронова, ведь на поверку оказалось, что «новые данные» - это гипотетические рассуждения социал-демократа Н. И. Иорданского о возможности такого заговора

¹²⁹. Очень хрупкое основание для объяснения революционного процесса.

Надо сказать, что в итоге дискуссии Миронов занял более взвешенную позицию. Отвечая А. В. Островскому (которого он в свою очередь критикует за приверженность теории заговора, правда, применительно совсем к другим темам), он так пишет о причинах революции: «Модернизация протекала неравномерно, в различной степени охватывая экономические, социальные, этнические, территориальные сегменты общества; город больше, чем деревню, промышленность больше, чем сельское хозяйство. Наблюдались побочные разрушительные последствия в форме роста социальной напряженности, девиантности, насилия, преступности и т.д. На этой основе возникали серьезные противоречия и конфликты. Рост экономики стал дестабилизирующим фактором даже в большей степени, чем стагнация, так как вызвал изменения в ожиданиях, образцах потребления, социальных отношениях и политической культуре, которые подрывали традиционные устои старого режима. Если бедность плодит голодных, то улучшения вызывают более высокие ожидания. Военные трудности после длительного периода повышения уровня жизни также послужили важным фактором революции.

Таким образом, именно высокие темпы и успехи модернизации создавали новые противоречия, порождали новые проблемы, вызывали временные и локальные кризисы, которые при неблагоприятных обстоятельствах перерастали в большие, а при благоприятных могли бы благополучно разрешиться. Революции на фоне бесспорных успехов модернизации — один из главных и принципиальных выводов книги... Общество, находящееся в процессе трансформации от традиционализма к современности, является хрупкой структурой вследствие болезненности перестройки и роста напряженности и конфликтности. Серьезные испытания переносятся с трудом, и при перенапряжении сил возможна революция как откат в прошлое или как прыжок в будущее»¹³⁰.

Этот взгляд уже вызывает куда меньше возражений и показывает, что дискуссия благотворно сказалась на позиции либеральной историографии. Спасительные «благоприятные обстоятельства» не явились, кризисы разрослись и погубили «хрупкую структуру». Уже одно это показывает, насколько противоречив «принципиальный вывод» о «бесспорных успехах». Успехи были, но, мягко говоря, спорные, противоречивые и «болезненные». Однако в своей книге Миронов упорно сдвигает акценты в оптимистическую сторону. В этом оптимизме есть актуально-политический смысл: «Если цель всех социальных изменений состоит в том, чтобы улучшить жизнь людей, модернизацию имперской России следует признать успешной, несмотря на все издержки. Это дает основания для исторического оптимизма, который тем более оправдан, что самых впечатляющих успехов Россия добилась в 1861-1914 гг. - после Великих реформ, в условиях рыночного хозяйства и относительной гражданской и экономической свободы. Примерно в таких обстоятельствах наша страна находится в настоящее время, и ничто не мешает ей повторить успех 150-летней давности - занимать в течение длительного времени первое место в Европе по темпам экономического роста и общего развития»¹³¹. При всем скептическом отношении к «общему развитию» нынешней РФ все же в XXI веке у нас пока не было ничего подобного голоду 1891 г., баррикадных боев в крупных городах и прочих черт «общего развития» Российской империи.

Раз дела у империи обстояли оптимистично, а кончилось все крахом, значит, кто-то подставил подножку России, бодро шагавшей в светлое завтра. В своей книге Миронов придает тайным политическим пружинам, «PR-кампании» либералов значение решающего фактора революции, ссылаясь при этом то на домыслы потерпевших крах царских чиновников, то на современных публицистов (вроде памфлета Н. Старикова «Не революция, а спецоперация!»)¹³²

.

Дискуссия, таким образом, показала однобокость оценки причин революции обеими сторонами. Нефедов видит эти причины в активности недовольного своей жизнью (в том числе и голодающего) крестьянства, а Миронов - в сознательных действиях либеральной интеллигенции. Между тем революция не могла бы состояться, если бы действовала лишь одна из этих сил. Более того, и вместе они не смогли бы совершить революцию без рабочего класса.