Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Корелин комментирует попытки преувеличения масштабов столыпинских реформ: «Однако общее количество вышедших из общин дворов нельзя определять простым, механическим сложением числа домохозяев, вышедших из обществ по указу 9 ноября 1906 г. и закону 14 июня 1910 г. и землеустроившихся по закону 29 мая 1911г. Поэтому приводимая рядом авторов цифра 60%, а то и более, явно завышена как за счет отнесения к выделившимся из общин всех членов беспе-редельных обществ (3,5-3,7 млн дворов), так и за счет зачисления в «выделенцы» всех подавших заявление о выделе или землеустройстве, а также за счет двойного учета части «укрепленцев» среди землеустроенных крестьян. С учетом этих оговорок удельный вес вышедших из общин, видимо, составлял 1/3 всех домохозяев»¹⁸⁷.

Но реально жизнь изменилась только у отрубников, хуторян и переселенцев, которые сумели наладить хозяйство. А это еще более скромная цифра.

Столыпинисты утверждают, что благодаря их кумиру аж 100 млн крестьян «должны были наконец сами решать, как им жить, не считаясь с тем, что думают на этот счет незнакомые им люди в Петербурге, Москве и других населенных пунктах»¹⁸⁸. Могли ли крестьяне действительно «решать, как им жить»? Крестьянин хочет жить на просторном участке в русском Черноземье. Но где здесь взять столько земли, чтобы на всех хватило? С самого 1861 г. у крестьян была возможность, выбиваясь из сил, прикупать землю, или уйти в город, или здесь на месте корчевать кусты, удобрять почву. Община не препятствовала этой хозяйственной свободе, не запрещала этого, а иногда и прямо поощряла агротехнические улучшения. Удар по общине не делал крестьян более свободными, потому что их свободу сковывал земельный голод.

«Можно предположить, что, освободившись от предпринимательских и пролетарских слоев, община несколько даже стабилизировалась». Она сохранилась в качестве «института социальной защиты» и сумела «обеспечить в определенной мере хозяйственный и агрикультурный прогресс»¹⁸⁹

, - считают исследователи реформ Столыпина А. П. Корелин и К. Ф. Шацилло. Более того, «Немецкий профессор Аухаген, посетивший в 1911-1913 гг. ряд российских губерний в целях выяснения хода реформы, будучи ее приверженцем, все же отмечал, что община не является врагом прогресса, что она вовсе не противится применению усовершенствованных орудий и машин, лучших семян, введению рациональных способов обработки полей и т.д. К тому же в общинах к улучшению своего хозяйства приступают не отдельные, особенно развитые и предприимчивые крестьяне, а целиком вся община»¹⁹⁰.

«Накануне Первой мировой войны, когда в крестьянский обиход стали входить жатки, многие общества оказались перед вопросом: либо машины, либо прежняя мелкополосица, допускавшая только серп. Правительство, как мы знаем, предлагало крестьянам устранить чересполосицу путем выхода на хутора и отруба. Однако еще до столыпинской аграрной реформы крестьянство выдвинуло свой план смягчения чересполосицы при сохранении общинного землевладения. Переход на «широкие полосы», начавшийся в первые годы XX в., продолжился и позднее»¹⁹¹

, - пишет Зырянов.

Администрация оказывала противодействие этой работе, так как она противоречила принципам столыпинской реформы, решая проблему чересполосицы иначе и часто более эффективно - ведь «укрепленные» наделы мешали укрупнению, и власти запрещали его, даже когда сами хозяева наделов не возражали. «В приведенных случаях мы видим столыпинскую аграрную реформу с малоизвестной до сих пор стороны, - суммирует Зырянов. - Считалось, что эта реформа, несмотря на свою узость и, несомненно, насильственный характер, все же несла с собой агротехнический прогресс. Оказывается, что насаждался только тот прогресс, который предписывался в законах, циркулярах и инструкциях. Насаждался сверху, не очень считаясь с обстоятельствами (например, с тем, что не все малоземельные крестьяне готовы выйти на отруба, потому что это усиливало их зависимость от капризов погоды). А тот прогресс, который шел снизу, от самого крестьянства, чаще всего без колебаний пресекался, если он так или иначе затрагивал реформу»¹⁹². Не случайно на Всероссийском сельскохозяйственном съезде 1913 г., собравшем агрономов, большинство остро критиковало реформу, например, так: «Землеустроительный закон выдвинут во имя агрономического прогресса, а на каждом шагу парализуются усилия, направленные к его достижению»¹⁹³

. Земства в большинстве своём вскоре также отказали в поддержке реформе. Они предпочитали поддерживать кооперативы, основанные не на частной собственности, а на коллективной отвественности - как общины. И для центральных ведомств «кооперативы стали главной составляющей аграрной политики в период после 1910 г.»¹⁹⁴. Это стало косвенным подтверждением неудачи или по крайней мере недостаточности реформ, направленных на укрепление именно частной собственности.