А вот загадка из воспоминаний главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова, который за три дня до начала войны был назначен начальником ПВО страны. 22 июня 1941 г. между 3.30 и 4.00 он доложил по телефону наркому Тимошенко, что «самолеты производят бомбометание Севастополя, Либавы, Виндавы и Риги»,[75]
на что тот дал команду немедленно проверить достоверность этих сообщений и прибыть к нему в наркомат.Когда Воронов приехал туда, Тимошенко и находившийся в его кабинете Мехлис, только что назначенный начальником ГлавПУРа, потребовали от Воронова изложить все это письменно да еще подписаться! Он понял, «что война началась, но в правительстве этому еще не верят» [91, c. 320].
Интересен и уже упоминавшийся рассказ П. К. Пономаренко, бывшего в то время первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии, о факте обнаружения средствами ВНОС приближающейся армады немецких самолетов и о непонятных обстоятельствах гибели генерала Копеца [70, c. 141].
А вот рассказ моего отца Николая Иосифовича Осокина. Он встретил войну будучи командиром дивизиона тяжелых 152-мм гаубиц-пушек, находившегося в 40 км от границы с Восточной Пруссией в составе 270-го корпусного артполка 16 стрелкового корпуса 11-й армии ПрибОВО. Приехавший 20 июня с проверкой во главе комиссии штаба округа генерал объявил, что все разговоры о начале войны в воскресенье – ложь, никакого нападения не ожидается; разрешил семейным командирам отпуска в выходные дни из лагерей на зимние квартиры, а также
Многочисленные примеры странного поведения некоторых командующих и членов Военного Совета округов и армий в последние предвоенные дни показывают, что на все серьезные вопросы командиров частей и соединений по поводу опасных действий противника и совершенно неадекватных наших команд и указаний они повторяли вбитую в их головы фразу: «Не провоцировать немцев!»
Поэтому утром 22 июня они все не могли поверить, что их так жестоко «кинули», и прорывались к тому человеку, на чьем указании, на чьем слове все это держалось. А он, похоже, был далеко, и до него еще надо было дозвониться. А пока Молотов и Берия дозваниваются, надо найти решение, которое оттягивало бы момент произнесения страшного слова «война».
Почему Молотов и Берия? Да потому что именно они да еще трое дожидавшихся их в приемной Сталина военачальников первыми переступят порог его кабинета в этот день в 5.45 согласно записям в Кремлевском журнале. И вполне возможно, что у кого-то из них мелькнула мысль: Шуленбург ведь вручил ноту не от канцлера, а от министра иностранных дел Германии! А у Сталина была