Великие поэты мира: Иннокентий Анненский

Я полюбил безумный твой порыв,

Но быть тобой и мной нельзя же сразу,

И, вещих снов иеро́глифы раскрыв,

Узорную пишу я четко фразу.

Фигурно там отобразился страх

И как тоска бумагу сердца мяла,

Но по строкам, как призрак на пирах,

Тень движется так деланно и вяло.

Твои мечты – менады по ночам,

И лунный вихрь в сверкании размаха

Им волны кос взметает по плечам.

Мой лучший сон – за тканью Андромаха.

На голове ее эшафодаж,

И тот прикрыт кокетливо платочком,

Зато нигде мой строгий карандаш

Не уступал своих созвучий точкам.

Ты весь – огонь. И за костром ты чист.

Испепелишь, но не оставишь пятен,

И Бог ты там, где я лишь моралист,

Ненужный гость, неловок и невнятен.

Пройдут года… Быть может, месяца…

Иль даже дни, и мы сойдем с дороги:

Ты – в лепестках душистого венца,

Я просто так, задвинутый на дроги.

Наперекор завистливой судьбе

И нищете убого-слабодушной,

Ты памятник оставишь по себе,

Незыблемый, хоть сладостно-воздушный…

Моей мечты бесследно минет день…

Как знать? А вдруг, с душой подвижней моря,

Другой поэт ее полюбит тень

В нетронуто-торжественном уборе…

Полюбит, и узнает, и поймет,

И, увидав, что тень проснулась, дышит, —

Благословит немой ее полет

Среди людей, которые не слышат…

Пусть только бы в круженьи бытия

Не вышло так, что этот дух влюбленный,

Мой брат и маг, не оказался я

В ничтожестве слегка лишь подновленный.

Он и я

Давно меж листьев налились

Истомой розовой тюльпаны,

Но страстно в сумрачную высь

Уходит рокот фортепьянный.

И мука там иль торжество,

Разоблаченье иль загадка,

Но он – ничей, а вы – его,

И вам сознанье это сладко.

А я лучей иной звезды

Ищу в сомненьи и тревожно,

Я, как настройщик, все лады

Перебираю осторожно.

Темнеет… Комната пуста,

С трудом я вспоминаю что-то,

И безответна, и чиста,

За нотой умирает нота.

Разметанные листы Невозможно

Есть слова – их дыханье, что цвет,

Так же нежно и бело-тревожно,

Но меж них ни печальнее нет,

Ни нежнее тебя, невозможно.

Не познав, я в тебе уж любил

Эти в бархат ушедшие звуки:

Мне являлись мерцанья могил

И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце хризантем,

Перед первой угрозой забвенья,

Этих вэ, этих зэ

, этих эм

Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду

Как в апреле тебя разубрали, —

У забитой калитки я жду,

Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет,

Упадает, белея тревожно,

Не печальных меж павшими нет,

Но люблю я одно – невозможно.

1907 Царское Село

А.Н. и Н.Ф. Анненские – брат поэта и его жена

Сестре

<А.Н.Анненской>

Вечер. Зеленая детская

С низким ее потолком.

Скучная книга немецкая.

Няня в очках и с чулком.

Желтый, в дешевом издании,

Будто я вижу роман…

Даже прочел бы название,

Если б не этот туман.

Вы еще были Алиною,

С розовой думой в очах,

В платье с большой пелериною,

С серым платком на плечах…

В стул утопая коленами,

Взора я с вас не сводил,

Нежные, с тонкими венами,

Руки я ваши любил.

Слов непонятных течение

Было мне музыкой сфер…

Где ожидал столкновения

Ваших особенных»…

В медном подсвечнике сальная

Свечка у няни плывет…

Милое, тихо-печальное,

Всё это в сердце живет…

Забвение

Нерасцепленные звенья,

Неосиленная тень, —

И забвенье, но забвенье,

Как осенний мягкий день,

Как полудня солнце в храме

Сквозь узор стекла цветной, —

С заметенною листами,

Но горящею волной…

Нам – упреки, нам – усталость,

А оно уйдет, как дым,

Пережито, но осталось

На портрете молодым.

О.П. Хмара-Барщевская, П.П. Хмара-Барщевский, В.П. Лесли (брат О.П. Хмара-Барщевской), Э.П. Хмара-Барщевский

Стансы ночи

О. П. Хмара-Барщевской

Меж теней погасли солнца пятна

На песке в загрезившем саду.

Всё в тебе так сладко-непонятно,

Но твое запомнил я: «Приду».

Черный дым, но ты воздушней дыма,

Ты нежней пушинок у листа,

Я не знаю, кем, но ты любима,

Я не знаю, чья ты, но мечта.

За тобой в пустынные покои

Не сойдут алмазные огни,

Для тебя душистые левкои

Здесь ковром раскинулись одни…

Эту ночь я помню в давней грезе,

Но не я томился и желал:

Сквозь фонарь, забытый на березе,

Талый воск и плакал и пылал.

Месяц

Sunt mihi bis septem [11] .

Кто сильнее меня – их и сватай…

Истомились – и всё не слились:

Этот сумрак голубоватый

И белесая высь…

Этот мартовский колющий воздух

С зябкой ночью на талом снегу

В еле тронутых зеленью звездах

Я сливаю и слить не могу…

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,

Ты, кому остальные ненужны,

Их не твой ли развел и ущерб,

На горелом пятне желтосерп,

Ты, скиталец небес праздносумый,

С иронической думой?..

Тоска медленных капель

О, капли в ночной тишине,

Дремотного духа трещотка,

Дрожа набухают оне

И падают мерно и четко.

В недвижно-бессонной ночи

Их лязга не ждать не могу я:

Фитиль одинокой свечи

Мигает и пышет тоскуя.

И мнится, я должен, таясь,

На странном присутствовать браке,

Поняв безнадежную связь

Двух тающих жизней во мраке.

Тринадцать строк

Я хотел бы любить облака

На заре… Но мне горек их дым:

Так неволя тогда мне тяжка,

Так я помню, что был молодым.

Я любить бы их вечер хотел,

Когда, рдея, там гаснут лучи,