Великий Бисмарк. Железом и кровью

«Их разделило глубокое несходство их натур, – отмечал Штош. – Они относятся друг к другу весьма негативно, и лишь с трудом удается вести общие дела. Мольтке – человек благородного спокойствия, Бисмарк – страстный политик» ^[376]. Шеф Генерального штаба обходил конфликт молчанием, канцлер в свойственной ему манере шумел о заносчивых «полубогах» из Генерального штаба, которым вскружил голову собственный успех, о «стратегах из классной комнаты», о «профиле хищной птицы» у Мольтке… Впрочем, до определенного момента он все же сохранял уважение к генералу и писал, что «генеральный штаб мне вообще не нравится, кроме хорошего и умного старого Мольтке; его офицерам успех ударил в корону, и я часто боюсь, что подобная завышенная самооценка еще повлечет за собой наказание; именем Мольтке прикрываются другие, а сам он уже стар и пускает все на самотек»

^[377]. Но к концу октября Бисмарк понял, что шеф Генерального штаба является его основным противником, а вовсе не ширмой для своих сотрудников. Отношения двух деятелей испортились окончательно.

Тем временем ситуацию на фронте изменила капитуляция армии Базена, состоявшаяся 27 октября. В течение ноября общая расстановка сил постепенно менялась в пользу немцев. Французы выставляли в поле все новые и новые подразделения, с которыми германская армия с большим или меньшим успехом справлялась. Серьезно осложняли положение немцев откровенная враждебность населения и действия франтиреров, которые заставляли выделять для борьбы с ними значительные силы. Бисмарк считал необходимым жесточайшие меры против партизанского движения. Колониальных солдат французской армии он называл «хищными зверями, которых нужно убивать», «наиотвратительнейшими чудовищами» ^[378]

, «крайне сожалел о том, что приходится брать в плен, а нельзя тотчас же убивать» ^[379]и подумывал о том, чтобы отказаться от Женевской конвенции. Мольтке в этом вопросе выступал с гораздо более умеренной и человечной позиции, за что заслужил со стороны канцлера упреки в излишней мягкости. Кроме того, Бисмарк с ревностью следил за стремительным ростом влияния Генерального штаба. «Железный канцлер» считал необходимым закончить войну в кратчайшие сроки. Для этого он предлагал применить широкомасштабный террор против мирного населения, с чем был категорически не согласен Мольтке. Королю Бисмарк предлагал брать меньше пленных: «Это бы произвело сильное воздействие на французскую армию и помогло бы распространить ужас, если бы было возможно приучить армии Вашего Величества к тому, чтобы брать поменьше пленных и делать акцент на уничтожении врага на поле боя»

^[380]. Вполне возможно, что резкие высказывания Бисмарка объясняются взвинченным состоянием его нервов, которые вновь оставляли желать лучшего. Затягивание кампании и борьба с военными позволили вернуться старым недугам.

К тому моменту конфликт между политическим и военным руководством разгорелся в полную силу. Бисмарк опасался, что затягивание кампании вызовет вмешательство великих держав. Фактически к тому моменту и Британия, и Россия высказались за мирное урегулирование, при этом из Петербурга происходили крайне опасные для Бисмарка идеи о сохранении границы по Майну и образовании на юге Германии самостоятельной конфедерации. Позиция Вены, несмотря на убедительность прусских успехов, тоже внушала опасения. В связи с этим главе северогерманского правительства пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы не дать другим державам вмешаться в войну. Их итогом стало во многом то, что Россия осенью 1870 года подняла вопрос об отмене унизительных для нее статей Парижского мира. Это на некоторое время заняло все не задействованные во франко-германском конфликте великие державы. Однако пауза не могла продолжаться долго. В декабре Бисмарк писал Иоганне: «Я очень боюсь. Люди не понимают, какова ситуация. Мы балансируем на острие громоотвода; если мы потеряем равновесие, которое я с трудом установил, то свалимся вниз» ^[381]

.

Отсутствие громких успехов, помимо всего прочего, затрудняло Бисмарку переговоры с южногерманскими правительствами об объединении страны, начавшиеся практически сразу после первых побед немецкого оружия. Переговоры стартовали в конце октября в Версале на уровне глав правительств заинтересованных государств. «Завтра сюда прибудут южногерманские министры, чтобы обсудить новый тысячелетний рейх», – с иронией писал он Иоганне 20 октября ^[382]. Бисмарку пришлось пустить в ход все свое дипломатическое искусство, старательно изолируя министров друг от друга и «обрабатывая» их поодиночке. Важную роль играла при этом захваченная корреспонденция между правительствами южнонемецких монархий и Наполеоном, из которой при желании можно было выудить немало компромата.