Великий Годден

Мы въехали во двор, и там был зиллиард пони, за которыми ухаживал зиллиард девочек. Пахло лошадиным навозом, жиром из вагончика, где готовили гамбургеры, а за этими запахами чувствовалась вонь беспокойства и волнения. Вот где все начинается, подумала я: анорексия, самобичевание, стремление все контролировать. Мой пони не так хорош, как тот пони. Мы опрокинули барьер. Нужно еще больше работать. Ездить быстрее. Прыгать выше. Нужно вырасти и выйти замуж за банкира, чтобы он оплачивал мое увлечение.

На тренировочной арене было множество детей банкиров, и мне стало немного страшно за Тэм и Дюка. Дюк был грязно-орехового цвета и уже далеко не молод, но когда мы нашли их, оказалось, что он весь из себя глянцевый и готов к бою, его грива и хвост прекрасно заплетены, седло прямо-таки сияет, а Тэм в безупречно белом костюме и черных сапогах выглядит хоть куда.

– Ты великолепна, моя хорошая, – сказал папа и поцеловал ее, и это стало ошибкой с его стороны – она только что убрала волосы под сетку и испугалась, что папа сдвинет ее набок.

– Помогите мне с номером, – сказала она сквозь стиснутые зубы, и папа аккуратно привязал поверх ее куртки нагрудник с номером. Пока он делал это, я держала голову Дюка, а потом пожелала Тэм удачи. Мне хотелось, чтобы она победила – ради Дюка – и не стала бы настаивать на новой блестящей лошадке. И какое-то мгновение я испытывала ностальгию по старым добрым временам, когда все мы ездили на одном и том же пони с дурным характером, не желавшим выполнять наши команды. И грядущее представление показалось неправильным, безрадостным и каким-то жестоким по отношению к пони.

Мы ждали Тамсин у тренировочной арены, и когда выкрикнули ее номер, папа схватился за ограждение и бросил мне взгляд – поехали!

Дюк знал свое дело, и когда Тэм немного ошиблась, приближаясь к препятствию, он самостоятельно удлинил шаг, так что сестра даже не заметила своей ошибки. Я все думала, что она забудет, в каком порядке стоят барьеры, но она не забыла, и Дюк чисто преодолел их, выглядя при этом настоящим чемпионом. Тэм сияла и, когда они покинули арену, наклонилась, обняла и поцеловала его.

– Хороший мальчик, – сказала она, и я подумала: «Хорошая работа, Тамсин. Она все еще любит своего пони, и, значит, у нее нет никаких проблем».

Никто больше не прошел чисто всю дистанцию, так что дополнительных заездов для определения победителя не потребовалось, слава Аллаху-Иегове-Зевсу, и когда папа произнес все положенные поздравления и заверения в том, что гордится своей дочерью, я толкнула его локтем и показала на машину. Он нервно посмотрел на Тэм, ведущую Дюка в стойло, и сказал:

– Давай рискнем. – И мы спаслись бегством, хихикая как школьники.

До дома было недалеко; когда мы свернули к побережью, то чуть не наехали на Хьюго, идущего по краю дороги с поднятым большим пальцем. Папа притормозил.

– Это Хьюго, – сказал он и остановился: – Запрыгивай, Хьюго.

Мне бы не хотелось, чтобы он говорил «Запрыгивай, Хьюго», словно тот был кенгуру.

– Здравствуй! – сказала я довольно агрессивно. – Здравствуй, здравствуй, ЗДРАВСТВУЙ!

Запрыгнувший Хьюго, казалось, пребывал в легкой панике.

– Ты хорошо проводишь лето, Хьюго? Обжился у нас? – спросил папа, словно Хьюго был стоящей на полке коробкой кукурузных хлопьев.

– Хорошо, – нервно ответил Хьюго.

Опять молчание. На этот раз более длительное. Неловкое. Но мне уже осточертело в одиночку делать всю работу.

Мы миновали нашу подъездную дорожку, и папа остановился у дома Мэлихоуп.

– О’кей, – сказал он преувеличенно дружеским тоном. – Не возражаешь, если я высажу тебя здесь?

Хьюго выпрыгнул из машины, совсем как кенгуру.

– Спасибо, что подвезли, – пробормотал он и, не глядя на нас, захлопнул дверцу.

– Похоже, он славный мальчик, – сказал папа.

Славный мальчик?

Я улыбнулась и по-доброму кивнула, желая уберечь его от трагической нехватки проницательности.

17

Мама работала над жакетом к свадебному наряду Хоуп. Ей хотелось придать ему форму колокола, и потому она вшивала в швы жесткие прокладки, чтобы ткань топорщилась. С жакетом было больше возни, чем с платьем – сложнее выкройка, – и мама то и дело бегала по пляжу к Хоуп, чтобы та примерила его. Я как раз возвращалась с моря, когда увидела, как она выходит из дома, и помахала ей.

– Пойдем, посмотришь, как он сидит на Хоуп, – предложила мама, и я, накинув на плечи полотенце, присоединилась к ней. Хоуп в полосатой майке и джинсах выглядела полной надежд восемнадцатилетней девушкой, и было трудно представить, что она выходит замуж.

– Не люблю я изысканные вещи, – пробормотала она, а мама помогла ей надеть жакет, подложила плечики и заколола боковые швы.

– Рассказывай, – улыбнулась она.