Следующим вечером, когда Кит наконец объявился, Мэтти избегала его и села между Алексом и Мэлом. Но это не сработало, поскольку она не справилась со своим озадаченным, обиженным взглядом, говорившим
Иногда я ловила его взгляд на себе и испытывала кратковременный триумф. Он устал он нее, как я и предвидела. И мне оставалось только ждать. Чем больше Мэтти волновалась, тем равнодушнее становился к ней Кит, «забывал», что они должны встретиться, опаздывал на свидания и ходил на долгие прогулки с Мэлом («С Мэлом? Но почему он не пошел со мной?») или же приглашал кого-то еще, кого-то, кто не понимал, что его используют, скажем Алекса. А потом, когда Мэтти начала так сердиться и расстраиваться, что могла перестать обращать внимание на самовлюбленного, игнорирующего ее ублюдка, он представал перед ней с роковой улыбкой на губах, горящими глазами и низким голосом, обнимал за талию, утыкался носом в шею и вопрошал: «И где ты была?» – хотя прекрасно знал, где она была, и распинался на тему, скольких трудов ему стоило отыскать ее.
И Мэтти начинала придумывать ему оправдания: «Если бы у тебя была такая мать, то как бы складывались твои отношения с людьми?» и «Можешь не верить мне, но он странным образом невинен в отношениях с женщинами». В это действительно трудно было поверить, потому что Кит обладал многими самыми разными качествами, но невинность явно не входила в их число. «Он не похож на других мальчиков, – говорила Мэтти. – Он живет в воображаемом мире». Или – язвительно – мне или Алексу: «Ты не в состоянии понять такого чувствительного человека, как Кит».
– Ты спросила его, почему он не пришел ужинать прошлым вечером?
Мэтти отвела глаза:
– Нет.
– Почему?
– Я не могла.
– Почему не могла?
– Не могла, и все. И вообще, никто о нас не должен ничего знать.
Каждой живой душе в радиусе пятидесяти миль было все про них известно.
– Почему это?
– А разве неочевидно?
Я с минуту подумала и сказала:
– Нет.
Но она лишь покачала головой и ушла, а я осталась, озадаченная тем, что всего за несколько недель Мэтти превратилась в человека, не способного спросить Кита, почему он не пришел куда-то, хотя и обещал.
С другой стороны, я обнаружила, что его внимание направлено теперь на меня. Ничего конкретного, никаких обжиманий в чулане или поцелуев на лестнице. Но, подняв глаза, я ловила его обращенный на меня взгляд, и если я что-то тихо говорила, он один умудрялся расслышать мои слова и издавал короткий смешок.
Он словно говорил:
И, кроме того, был Хьюго, как всегда погруженный в себя, ни с кем не разговаривающий, вроде как здесь и в то же самое время не здесь. Наша с ним прогулка не способствовала возникновению дружбы, но между нами все-таки установилась некая связь, и на этом фундаменте можно было строить дальнейшие отношения.
Как-то раз он появился в доме днем, когда мне было особо нечего делать, и поначалу просто стоял, как привидение.
Ну что ж, старина Хьюго, не упусти своего шанса. Для начала будет достаточно и «Здравствуй!»
– Здравствуй! – сказал он свое коронное слово, блестяще начав разговор.
– Привет! – Ответа не последовало, и я сделала еще одну попытку:
– Что-то случилось?
– Твоя мама хочет, чтобы кто-нибудь нарвал к ужину фенхеля.
Кто угодно другой добавил бы: «Не хочешь мне помочь?» – но только не Хьюго, и я почувствовала несоразмерное случаю раздражение. Я молчала и ждала. Молчание, казалось, установилось на веки вечные.
– Не хочешь мне помочь? – наконец сподобился выговорить он.
– Конечно. – Я словно наградила собаку за то, что она выполнила команду «Сидеть!».
Хьюго вышел из дома, не удосужившись подождать меня, и я тяжело вздохнула. Мы пошли через низину, он впереди, на боку у него болталась холщовая сумка с ножницами. Прилив кончился, потому мы без труда нашли то, что требовалось, но мои древние шлепанцы вязли в грязи, и с каждым шагом их резиновые ремешки выдергивались из подошв. Наконец я сдалась и разулась.
Притянув к себе большую ветку фенхеля, я ждала, что Хьюго срежет ее.
– Отпусти! – разъярился он. – Нельзя вырывать растение с корнем!
Я знала это, но ножницы-то были у него.
– Ну так дай мне сумку, – миролюбиво попросила я.
Он с отвращением покачал головой, сел на корточки и начал аккуратно срезать стебли.
– Если вырвать растение с корнем, оно больше не вырастет.
– Фенхель растет здесь, сколько я себя помню. А что вообще о нем знаешь ты?
Он посмотрел на меня:
– Калифорния не на Луне. У нас тоже растут всякие растения.
– Извини, что недооценила тебя.
Хьюго фыркнул:
– Не в первый раз. – И мы опять принялись за дело.
Он молчал, то и дело подавая мне сумку, и я укладывала в нее стебли. Работа была нетрудной. Я нашла относительно сухое место и села. Какое-то время мы оба молчали.
– Ты в порядке? – спросил он, не глядя на меня.