Великий князь

– Отче, – переживая неуместный стыд, краснея до корней волос: – Отче, Мария дома… Велишь ли заслать к ней сватов?

– Велю! Велю! Спеши, сына…

И он поспешил. И снова не успел.

В день тот внезапно потряслась киевская земля, нагнав на город суматохи и страха. Весь Киев гудел как разорённый пчелиный рой. До сватовства ли? А когда улеглась колготня да коробь, грянуло новое несчастье – умер Митрополит всея Руси Никифор. Траур снизошёл на русскую землю. До сватовства ли?

4.

Возвращаясь из Переяславля с полной калитою¹⁰⁶ неразменного серебра, но с золотой словесной грудой отменной чеканки, думал Мономах о том, чего не доверил пергаментным листам, но оно, забытое им и не поведанное миру, больно и горячо жгло душу.

Думал, что давний и любимый когда-то им, а потом ставший по воле батюшки Всеволода Ярославича противен ему и враг – Олег Святославич, оказался прав в их смертном споре – какой должно быть Руси. Ладонью ли, трудовою пястью, открытой для доброго мира, готовой к рукопожатию, как было то любо Олегу. Либо дланью, собранной в кулак, сжимающей меч и копьё, не просто готовой к обороне, но разумно ведающей своих врагов и нападающей на них далеко за своими пределами, как считал он. С тем и возвысился над иными владыками, как на самой Родине, так и далеко за её рубежами. Он первым с давних прадедных пор позволил погрозить мечом самой Греции, столь напугав императора, что прислал тот с великим поклоном ему, Мономаху, державные бармы¹⁰⁷, царскую шапку, святой образ Богоматери, писанный самим евангелистом Лукой, и многие дары. Как тяжек и труден был пот его побед над народами Великого поля, как беспощадны и стремительны были набеги на дальние их города, кочевья, становища и вежи¹⁰⁸.

В новом летописном своде сказано в назидание самым далёким потомкам, что он, Владимир, ратным трудом своим, могучей мышцею¹⁰⁹ властно отодвинул прочь, в глубь немереных степей, нависшую над Русью половецкую угрозу.

Так есть, он и сам верил этому. Но с недавних пор совсем вроде бы и неосязаемый червь сомнения точит его душу, подобно древесному шашелю¹¹⁰. Так ли было? Так ли есть, по той самой правде, которую рано ли поздно, но предстоит сказать Господу Богу своему? Не по чужой ли воле действовал он тогда, зоря чужие домы и беря великий людской полон?

Всем известно о его великих победах над половцами и сколь удачны были походы в степь, но не скроешь, не спрячешь и другого. После каждого похода, после каждой победы, когда ополонившееся великой добычей войско русское возвращалось восвояси, широко празднуя и хвалясь захваченным богатством, неукоснительно следовал сокрушительный ответный набег половцев. Дети степей несли на щитах и копьях всепогубляющую страсть отмщения. И в одном таком набеге более, чем во всех мономаховых походах, несоизмеримо более, проливалось русской крови. Гибли мирные, ни в чём не повинные землепашцы, ремесленники, семьи их, малые дети, старики, жёны – все, кто с древних времён мирно существовал с половецкой степью, торгуя с нею, производя мены, держа ряды на выплаты даней, когда в засушливые годы вынуждены были степняки пригонять стада и табуны в русские пределы.

В тех, вызванных его, Мономашьей, ратной славой, ответных набегах урон несли не дружины, не полки – несла смертельный урон окольная Русь. И ещё открылась Мономаху в том его дорожном раздумье одна горькая истина: не его боевые походы принесли нынешнюю мирную тишь Руси, а то, что он нашёл в себе силы помириться с Олегом и послушаться не явно, но в глубине души своей его слова о мире. Это Олег уговорил породниться с дивиими половцами, с теми самыми, великого князя коих Осеня пленил он однажды, предав огню города и селища. Женил тогда сына Юрия на младшей дочери Аепы, а заодно оказался и сватом, «заторговав» старшую Верхуславу в жёны Олегу Святославичу.

Трёх внучек жаловал в невесты ханским семьям. И совсем недавно взял за сына Андрея внучку Тугорканову. Того самого Тугоркана, который наголову разгромил их со Святополком Изяславичем на реке Стугне.

Во всю свою жизнь не знал такого позора. Степным тумаком бежал с поля боя, спасая тело. В Стугне на его глазах утонул брат Ростислав. Жутко вспоминать о том. Доныне в тяжких снах является Мономаху брат. Тянется руками, кричит, и чёрная вода хлещет в открытый рот. Так было! И уже не во сне видит перед собою Мономах реку Стугну, Ростислава, тот миг…

Словно кто горсть мурашей кинул князю за ворот, судорогой свело затылок. Не с того ли, что доселе днит болью сердце, и словом не обмолвился о Ростиславе в своём Поучении? Скрыл… И про смерть брата, и про великую беду, павшую на Русь. Казалось, не было спасения из той беды. Но внезапно тогда пришёл на Русь Олег с дивиими половцами. Думал Мономах, вот он, конец. Однако умирил Олег Тугоркана со Святополком, сосватав за поражённого великого киевского князя ханскую дочь. Женитьбой, родственным миром спаслась от гибели Русь. Святополк остался не внакладе – редкостной красавицей была дочь Тугоркана. Как, впрочем, и внучка его. Андрей в жене души не чает.