Великий князь Николай Николаевич

Я не стану вводить читателя в трудные и спорные расчеты того количества войск, которое было переброшено германцами против нас с их Западного фронта за весь период наступательной операции, приведшей их от Дунайца к Западной Двине и Стыри. Укажу только на вполне достоверное распределение неприятельских сил, данное нашим военным представительством в Париже в 1920 г., в распоряжении которого имелись все необходимые для подсчета документы и данные. Из этого распределения видно, что в то время как от начала войны до сентября 1915 г. неприятельские силы на западе по числу дивизий не увеличились, держась на цифре 83 пехотных дивизий, в это время на Восточном фронте против нас число неприятельских дивизий возросло с 50 до 137.

Эти цифры лучше всяких слов свидетельствуют о том, какая помощь была оказана русскими войсками их союзникам на протяжении первого года войны, равно как ясно иллюстрируют размеры той опасности, которая была отведена жертвенностью русской армии от наших западных союзников.

Глава IX

Некоторые характерные черты и события из жизни фронта и тыла

1. Отношения между правительством и Ставкой

Минувшая война не только в России, но и в остальных государствах, принявших в ней участие, развернулась в войну общенародную. Она поэтому, несомненно, требовала предельного напряжения всех живых и материальных сил борющейся нации.

Чтобы дать это напряжение и тем облегчить победу, необходимо было обеспечить тесное единение фронта с тылом, армии с народом. Отсутствие такового единения составляло одно из самых больных мест в организации войны в России.

Проистекало это больное явление из того, что в годы мира правительством, которое не вело активной политики и вместе с тем по причинам внутренним опасалось приобщения населения к государственным делам, ничего не было сделано для создания в народе к моменту возникновения вооруженного конфликта соответственной «психологии». В силу этого население России в общем встретило войну без необходимого «пафоса».

Народ в России держался вдали от государственной жизни; ему были очень мало знакомы интересы страны, и дальше своей деревенской колокольни он в большинстве мало что и видел.

Нельзя отрицать, конечно, факта некоторого подъема настроения в населении в начале войны, но таковой сосредоточивался по преимуществу в городах, где больше следили за событиями, и, главное, подъем этот имел только поверхностный характер. В глубине народа не было убеждения в необходимости победить, и запасные шли на призыв скорее из чувства послушания к требованиям власти, чем из патриотического сознания. Эта мысль лучше всего доказывается теми беспорядками, которыми в некоторых местах был отмечен призыв запасных.

В интеллигентских кругах также не было всеобщего подъема. Молодежь часто не стеснялась искать случая или уклониться от призыва вовсе, или пристроиться на службу в тылу.

В свою очередь, и власть стала на ту ложную точку зрения, что войну можно выиграть без организации народных сил, усилиями одной армии, опирающейся на свой кадровый состав мирного времени и поддерживаемый правительством. Мобилизация армии не повлекла за собой мобилизации всей страны, т. е. приспособления строя всей ее жизни к суровым требованиям войны. Опыт Русско-японской войны в этом смысле не был достаточен. На факт объявления войны взглянули недостаточно серьезно; больше гадали о том, когда война может закончиться, чем думали, как бы придать ей силы для победного конца.

Недостаточная сознательность важности и ответственности наступившего с войной периода времени была, таким образом, первой причиной тому, что внутренняя жизнь фронта и тыла, под коим следовало понимать всю страну, пошли не по одному руслу.

Русские люди, покорные и в большинстве инертные, шли на призыв и умирали лишь до тех пор, пока не настали великие испытания. Очевидно, что в изложенных условиях достигаемые успехи не могли быть прочными. И когда в 1915 г. Германия нашла возможным, прочно укрепившись на западе, сосредоточить против России свои главные силы, то русская армия, к тому же лишенная боевых припасов, не могла не сдать и не откатиться обратно на свою территорию.

Второй причиной расхождения жизни фронта и тыла явилось то недоверие, которое, как я уже имел случай отметить, сложилось при дворе к личности великого князя, а за ним и к его ближайшим сотрудникам. Недоверие это было настолько чудовищно, что едва ли его целиком мог разделить лично государь. По крайней мере, он тщательно скрывал все то, что ему нашептывалось, и, наоборот, всегда умел маскировать свое действительное отношение к Ставке знаками особого внешнего внимания к ней и расположения.

Глубина всех подозрений стала известна лишь впоследствии, когда всеобщим достоянием явились письма императрицы Александры Федоровны к ее супругу.