Великий князь Владимир Мономах

Но да сими словесы пославше, бяше переди, брате, ко мне варити мене. Егда же убиша детя мое  и твое[476] пред тобою, и бяше тебе, узревше кровь его и тело увянувшю, яко цвету нову процветшю, якоже агньцю заколену, и рещи бяше, стояще над ним, вникнущи [в]^{49} помыслы души своей: «Увы мне, что створихъ? И пождавъ его безумья, света сего мечетнаго кривости ради налезох грех собе, отцю и матери слезы»[477]. И рещи бяше Давыдскы: «Азъ знаю, грех мои предо мною есть воину» (Пс. 50, 5). Не крове деля пролитья помазаникъ Божии Давыдъ прелюбодеянье створи^{50}, посыпа главу свою и плакася горко — во тъ час отда ему согрешенья его Богъ. А к Богу бяше покаятися, а ко мне бяше грамоту утешеную, а сноху мою[478] послати ко мне, зане несть в ней ни зла, ни добра; да бых обуимъ оплакалъ мужа ея и оны сватбы ею, в песнии место: не видехъ бо ею первее радости, ни венчанья ею за грехы своя. А Бога деля пусти ю ко мне вборзе с первым словомь^{51}

, да ^{52}с нею кончавъ слезы, посажю на месте; и сядет, акы горлица на сусе древе, желеючи, а язъ утешюся о Бозе.

Тем бо путем шли деди и отци наши^{53}. Судъ от Бога ему пришелъ, а [не]^{54} от тебе. Аще бы тогда свою волю створилъ и Муромъ налезлъ, а Ростова бы не заималъ[479], а послалъ ко мне, отсюда ся быхом уладили. Но сам разумеи: мне ли бы послати к тебе достойно, ци ли тобе ко мне? Да же еси велелъ дитяти: «Слися къ отцю», десятья^{55} есмь послалъ.

Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку? Ти лепше суть измерли и роди наши[480]. Да не выискывати было чюжего, ни мене в соромъ, ни в печаль ввести. Научиша бо и паропци, да быта собе налезли, но оному налезоша зло. Да [е]же^{56}

начнеши каятися Богу, и мне добро сердце створиши, пославъ солъ свои или пискупа1[481] и грамоту напиши с правдою, то и волость възмешь с добромъ, и наю сердце обратиши к собе, и лепше будемъ, яко и преже: несмь ти ворожбить, ни местьникъ. Не хотехъ бо крови твоея видети у Стародуба[482]. Но не дай ми Богъ крови от руку твоею видети, ни от повеленья своего[483], ни котораго же брата. Аще ли лжю, а Богъ мя ведаеть и крестъ честныи. Оли то буду грех створилъ, оже на тя шедъ к Чернигову поганых деля, ли того ся каю, да то языком братьи пожаловахъ, и паки е поведах, зане человекъ есмь.

Аще ти добро, да с темь...^{57} али ти лихое, да то ти седить сынъ твои хрьстныи с малым братомъ своимь[484], хлебъ едучи дедень[485]. А ты седиши в своемъ[486]

— а о се ся ряди. Али хочеши тою убити, а то ти еста. Понеже не хочю я лиха, но добра хочю братьи и Русьскеи земли. А егоже то и^{58} хощеши насильем, тако ве даяла и у Стародуба и милкусяюча^{59} по тебе отчину твою. Али Богъ послух тому, с братом твоимъ[487]  рядилися есве, а не поможеть рядитися бес тебе. И не створила есве лиха ничтоже, ни рекла есве: сли к брату, дондеже уладимся. Оже ли кто вас не хочеть добра, ни мира хрестьяном, а не буди ему от Бога мира узрети на оном свете души его. Не по нужи ти молвлю, ни беда ми которая по Бозе, сам услышишь. Но душа ми своя лутши всего света сего.

«На Страшнеи при бе-суперник обличаюся»[488], и прочее.

Перевод

О я, исполненный многими страстями[489] и печальный! Много борешься, душа, с сердцем, и одолело сердце моё[490]

, потому что тленны мы. Помышляю, как предстать пред Страшным судиёй, не покаявшимся и не примирившимся между собою[491]. Ибо кто говорит: «Бога люблю, а брата своего не люблю» — ложь это (ср. 1 Ин. 4, 20). И ещё: «Если не простите брату прегрешения его, то и вам не простит Отец ваш Небесный» (ср. Мф. 6, 15). Говорит пророк: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие» (Пс. 36, 1); «как хорошо и как приятно [жить] братьям вместе!» (Пс. 132, 1).

Но всё наущение дьявольское. Вот ведь были рати при умных дедах наших, при добрых и блаженных отцах наших. Дьявол ведь не хочет добра роду человеческому, ссорит нас. А написал я это тебе, потому что принудил меня сын твой[492], которого ты крестил, что сидит возле тебя; прислал ко мне мужа своего с грамотой, [так] говоря: «Уладимся и смиримся. А братцу моему суд [Божий] пришёл[493]. Так не станем мстителями за него, но положимся на Бога, когда предстанут они пред Богом. А Русской земли не погубим»[494]. И я, видя смирение сына своего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: он, молод и неразумен, так смиряется, на Бога уповает — я же человек грешен, грешнее всех людей. Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли её с добром или с поруганием, об этом узнаю из твоего писания.