Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина

Впрочем, ладно, ладно. «Кенго» перестает трястись, мы спускаемся ниже облачных завихрений и летим над рябящим океаном, пока впереди пузырем не вздувается причальное поле. Конечно, это только кажется, что оно вздувается, все из-за висящего над ним марева. Зеркальным бубликом проскакивает под днище космопорт.

Мы зависаем. Я снова включаю мать.

–…ты поймешь, что это не лучшая черта характера.

Ну да. Не лучшая.

– С другой стороны, меня радует, ― продолжает мать, ― что ты все-таки переборол себя. Ведь ты ни в какую не соглашался лететь со мной в прошлом году, когда Саше исполнилось сорок. Помнишь? Я, честно говоря, не совсем понимаю этот твой протест, Егор. Ты же совсем не знал его. Когда он успел тебя так разозлить? Чем?

Я мысленно издаю стон.

Да этим же и разозлил, мама! Капитан Александр Крапин ― герой для всех. А индивидуально моей версии Александра Крапина, которого мне можно было бы назвать отцом, не существует в природе. Это же так просто. Твоя есть, пусть в памяти, в аудиозаписях, но есть. Общая есть. А моя? И что, мне принимать на веру чужую? Нет уж, лучше вообще без нее.

«Кенго» мягко встает на амортизационные опоры и замирает, вой двигателей идет на спад, народ вокруг начинает отщелкивать ремни. За экранами распахивается серое поле с темными пятнами форсажных выхлопов, дальше растет зубчатая стена периметра, а еще дальше ― зелеными клочьями, бурыми шапками, сизыми комками ― пытается приблизиться, навалиться на периметр местный лес.

В лесу, понятно, агрессивная фауна.

Индрик находит сеть, активируется, и я отправляю матери короткое сообщение.

– Ты права, ― шепчу я. ― Люблю. Целую. Скоро вернусь.

С опозданием мне приходит в голову, что такое послание очень похоже на одно из капитанских писем (вот еще один повод для сравнения!), но поделать уже ничего нельзя. Сообщение улетает к адресату. Собственно, и плевать.

Робокар нам подают утыканный иглами и забранный в броневые листы. Несмотря на постоянную проверку периметра, на поле нет-нет да и пробираются отдельные твари. Говорят, приятного во встрече с ними мало. Поэтому, пока мы садимся, пилот дежурит на пандусе с тяжелым разрядником в руках. Когда мы отъезжаем, он машет нам рукой.

Даже он, незнакомый мне парень, ближе мне, чем капитан. И это ничем не изменить.

«Это снова я. Не хочу хвастаться, Ленка, но я, похоже, имею свойство появляться как никогда вовремя. Спорим, и эта запись окажется кстати? Сколько вам? Год и два месяца? Растете. Извини, но никак не могу быть рядом. Я же ― единственный трекер, и сделать даже завалящую платформу, чтобы выйти в космос, пока некому.

Следы Волны всюду. В поясе астероидов ― дыра в четыре миллиона километров. В системе Гериты ― вообще кошмар. Ретрансляторы выдают в эфир какие-то шумы. Часто идут испорченные пакеты, где в обрывах и лакунах записаны совершенно посторонние звуки. Где-то в сети, похоже, барахлит гетеродин.

Ладно, я о своем свойстве. К Герите я успел к концу первой трети Сезона. И, знаешь, прибыл бы чуть позже, в живых, наверное, никого уже не застал. Как сообщил мне потом Ши Эршан, они потеряли три линии баррикад и готовились потерять четвертую. Последнюю баррикаду и баррикадой-то, собственно, назвать было нельзя. Я, когда пролетел на бреющем, жидкую какую-то оградку из мусора глазом ухватил.

Твари вокруг прыгают, гривастые, зубастые, многолапые, интенсивно-фиолетового цвета, шустрые, как смерть. За колонистами всего пять или шесть домов осталось, смех один, одно хорошо ― с тыла не подобраться, обрыв, овраг шириной в сотню метров. Но и сесть негде. Причальное поле Волной перепахано, все, что за ним, под тварями, а у меня ― три контейнера с оружием, компактными генераторами и автоматическими турелями. В общем, все, что я в состоянии сделать, это отбомбиться ими максимально близко к баррикадам.

И, знаешь, с первым я не промахнулся».

Щелк.

Вот так. Не промахнулся. Герой! Я стою у Первого Контейнера, взрывшего землю между двух домов ― боковая стенка откинута, днище измазано фиолетовым, стальпластовые ящики с разрядниками высыпались, будто детские игрушки. Каждый, конечно, приклеен, не сдвинешь, художественный натурализм.

Уже темно, но Первый Контейнер подсвечивается прожекторами аж с двух сторон.

Со всеми я сюда не пошел. Выждал вечера, потому что собираюсь сделать кое-что без свидетелей. Вообще, в мои планы не входит попасться в самом начале вояжа. Значит, до того, как я уберусь с Гериты, никто не должен заметить моего подарка. А там уж пусть.

Я выбираю момент, когда почитателей капитана рядом не наблюдается, и залезаю внутрь. Дно контейнера чуть наклонено, оно гладкое, и униботы не держат сцепление. В темноте я скольжу и больно бьюсь плечом о какую-то железку, но мне хватает ума не издать ни звука. Мимо, как нарочно, скрипят шаги какого-то шального любителя истории. Я отвечаю им кривой усмешкой. Уж не Перегудов ли?

Ничего!