Великий перелом

– Мы обнаружили аллергию на лекарство у части больных. Для них опыт закончился неудачно. Но в абсолютном большинстве случаев мы добились успеха. Больные выздоравливают. Пока еще рано делать какие-то глобальные выводы, но пока нет оснований считать, что испытания провалятся. Слишком устойчив позитивный эффект. Уже в ближайшие месяцы, судя по всему, нам придется заняться решением весьма нетривиальной задачи по промышленному производству этого лекарства. Не только для армии, но и для всего Союза. А, возможно, и на продажу заграницу, так как это даст много валютной выручки, как не раз говорил Михаил Васильевич.

– Понятно, – кивнул Дзержинский. – Благодарю за работу. Вы делаете действительно очень важное и нужное дело. Очень рад нашему знакомству. Если вдруг понадобится моя помощь – прошу – обращайтесь смело.

И пожав ей руку, оставил свои контакты.

После чего вышел на улицу.

И сел на лавочку.

Опустошенным и отрешенным.

Он специально потрудился и составил список лабораторий, связанных с Фрунзе, хоть как-то подходящих для опытов с ядами. Во всяком случае Михаил Васильевич не сильно и шифровался в своих действиях. Но нигде он не обнаружил ничего даже отдаленно напоминающее то, о чем ему постоянно «жужжали» в доносах. Причем обошел он эти лаборатории не «в одну каску», а прихватив специалистов по ядам из профильной лаборатории при ОГПУ. Они «хвостиками» за ним болтались. И присматривались, принюхивались, задавали вопросы, в том числе неудобные.

Все было на виду.

Никто ничего не скрывал.

И люди занимались делом. Большим, хорошим и позитивным делом. Которое по каким-то причинам Фрунзе пока не спешил освещать в прессе. Да и вообще – по возможности шифровался, стараясь, чтобы о деятельности этих лабораторий не болтали. Но на то, видимо, у него имелись веские причины. Хотя о медицине они никогда не говорили. Ну, кроме бесконечных причитаний наркома о здоровье Дзержинского. Иной раз даже начинало казаться, что он словно заботливая мамочка о нем печется. В остальном же им было, о чем поговорить на другие темы…

– Феликс Эдмундович, – спросил один из его охранников. – С вами все в порядке?

– Нет… не все…

– Вы плохо выглядите.

– Еще бы! – рыкнул он. – По машинам!

И направился к себе.

Ему безумно стало интересно – кто же это бомбардирует его доносами. Понятно – анонимными. Но ведь встречались и подписанные. Вот он и хотел пообщаться с этими «прекрасными» людьми. Очень хотел. И выяснить – на кого они работают и зачем клевещут на Фрунзе? Не враги ли революции они случаем?

В Сочи же в это самое время разгорался скандал.

Надежда Аллилуева, выехавшая с мужем на юг, откровенно паниковала и «била копытом». Что, впрочем, было для нее совершенно обычной историей…

Она выросла в семье профессионального революционера. И уже к своим 15 годам была в полной мере «пропитанной» всей той атмосферой «борьбы за светлое будущее» в которой жил ее отец. Когда же на горизонте появился достаточно молодой и лихой революционер в лице Иосифа она без всяких сомнений убежала с ним. Как та задница – на встречу приключениям.

Любовь?

Возможно.

Но много ли 15-летних девочек сбегают из дома с едва знакомым им мужчиной? Да таким, который старше их почти на четверть века? Причем не «под венец», а несколько лет выступая в роли не то «походной жены», не то просто любовницы.

Впрочем, это рандеву закончилось. И они оформили свои отношения. Но тут оказалось, что Наденька, воспитанная в определенных традициях, ничего не смыслит в делах по дому. И вообще – всем увлечениям предпочитает общественные занятия, постоянно вмешиваясь в дела супруга.

Если поначалу Сталину такая задорная «дивчина» была по душе. То с возрастом «шутка затягивалась». И терпеть «охреневшую бабу», олицетворявшую собой советскую форму идеи о равноправии мужчины и женщины становилось все сложнее.

А власть Наденька любила.

И влияние.

И вообще купалась во всем этом, откровенно млея от своего могущества. Фактически вокруг нее в Москве существовал целый кружок с довольно серьезным общественным влиянием. Ну или салон, если говорить на старорежимный манер. И, к слову, именно она познакомила Сталина со своим знакомцем – Хрущевым, обеспечив тем карьеру «кукурузнику».

Что там произошло в 1932 году сложно сказать. Но ее манера дергать тигра за усы попросту не могла закончиться ничем хорошим. Вот она и «застрелилась» от «нестерпимых головных болей…»

Здесь же заканчивался 1927 год. И она вместе с мужем сидела в Сочи вдали от общественной, сиречь светской жизни, отчетливо и растущим отчаянием ощущая, как все то, к чему она привыкла, заканчивается… уходит безвозвратно. И что еще несколько месяцев сидения тут – и там, в Москве они уже будут никем, и звать их станут никак.

Вот и закатывала мужу очередную истерику…

Иосиф Виссарионович сидел в кресле-качалке на веранде и дышал морским воздухом. Он был укрыт пледом. И чувствовал себя относительно неплохо. Во всяком случае лучше, чем в помещении.

Он умирал.

Он это понимал.