Великий сеятель: Николай Вавилов. Страницы жизни ученого

Но, оказывается, прежде времени радовался он, что эта мука кончилась. Дальше начались овринги. Николай Иванович о них много слышал, но все же не мог представить себе, каково это — идти вдоль совершенно отвесной скалы по висячей тропе из веток, предательски трещащих и проваливающихся под ногами. И перебираться по таким висячим мосточкам через ущелья!

Было совершенно непонятно, как же прокладывали эти тропы, вбивая колья в отвесные скалы, как перекидывали через пропасти висячие мосты! Мысль об этом придавала Вавилову мужество.

И ведь надо было пройти по этим тропам не только самому, но и провести лошадей с тяжелыми вьюками. Тут уж никаких обходных дорог не было. Впрочем, лошади оказались привычными и спокойно проходили по немыслимым висячим тропам, проложенным вровень с облаками.

А тяжеленный хан Кильды? Выяснилось, что Николай Иванович совершенно напрасно за него беспокоился. Овринги, трещавшие под его тяжестью, мирза-баши проходил с беспечной улыбкой на круглом лоснящемся лице.

Вот и сейчас он пошел первым и весело крикнул Вавилову:

— Что стоишь? Пускай лошадь и иди следом. Она выведет! Я жду тебя.

Хан уже благополучно перешел по оврингу, стоял на прочном выступе скалы и простирал к Вавилову руки, призывая:

— Иди, иди.

Вавилов пустил вперед лошадь. Она спокойно ступила на шаткую тропу. На всякий случай придерживаясь за лошадиный хвост, Николай Иванович тоже шагнул на овринг.

Овринг был, видно, очень старый. Его давно не приводили в порядок. Высохшие сучья с треском ломались, ноги проваливались в щели. Лошадь дергалась, приседала. Приходилось осторожно освобождать ее ноги.

Местами щели зияли так широко, что была видна река, сверкавшая далеко внизу лезвием занесенной сабли…

А тут еще в одном месте из расщелины струится ручеек, обдавая тропу ледяными брызгами. Маленький ручеек. Но сучья стали мокрыми, предательски скользили под ногами…

Слава богу, опасное место позади. Тропа расширяется. Можно передохнуть и ехать дальше.

Николай Иванович сел в седло и наклонился, чтобы поправить подпругу. И вдруг лошадь испуганно захрапела и резко дернулась. А в лицо Вавилову неожиданно откуда-то пахнуло ветром. Проводники за спиной испуганно закричали.

Николай Иванович не мог понять, что случилось. Какая-то тень нависла над ним. Мелькнули перед самым лицом острые, загнутые когти, перья… Он услышал гневный, рассерженный клекот и совсем рядом увидел грозный, немигающий глаз…

Орел!

Вавилов не успел разглядеть, какой он породы, но размах его крыльев показался огромным. Они словно закрыли все небо.

Испуганная лошадь рвалась вперед, Вавилов еле ее сдерживал. А если она с перепугу встанет на дыбы? Это на висячей тропе над пропастью в целую версту?!

Николай Иванович не помнил, как добрался до конца овринга, бессильно сполз с дрожащей лошади и опустился на прочную, надежную, такую твердую скалу. Хаи Кильды что-то весело выкрикивал, хлопал его по плечу. Только постепенно стали доходить до сознания его слова:

— Кумай! Большой кумай[2]! Тут их гнездо. Вот они и рассердились. Давно тут никто не ходил. Они сделали себе гнездо. А гнезда у них знаешь какие бывают? Сажень 3 в высоту, полторы в ширину. Во! — широко размахнул он ручищами. — Как башня!

Вавилов помотал головой.

— Но ты молодец! — заорал хан на весь Памир и так хлопнул Николая Ивановича по плечу, что тот едва не свалился в пропасть. — Теперь ты настоящий памирец. Тебя ничего не испугает.

Вечером, хотя глаза слипались от усталости и пережитых волнений, Николай Иванович записал об испытанном приключении в дневнике. Рука еще плохо повиновалась, мешала противная дрожь. Но, преодолевая ее, он как можно тверже написал: «Такие минуты дают закалку на всю жизнь, они делают исследователя готовым ко всяким трудностям, невзгодам, неожиданностям». И, подумав, добавил: «В этом отношении мое первое большое путешествие было особенно полезно».

Вавилов заколебался: не вычеркнуть ли эти слова? Ведь путешествие еще далеко не закончилось. Но потом решил оставить их.

И не ошибся. Было еще немало других приключений, но они только подтверждали правоту этих слов.

Когда уже остались позади ледники и овринги, Вавилов чуть не утонул при переправе через бешеную горную речку. Одна из вьючных лошадей поскользнулась на гремящих камнях. Порвался повод, соединявший ее с другими лошадьми, — и ее тут же сбило с ног. Не успели опомниться, как лошадь затащило под ледяной козырек У подножия скалы.

Пропало немало образцов, дневников. Пришлось срочно восстанавливать по памяти, пока еще не забылись, утерянные записи. Но потерянных растений вернуть было невозможно. Это печальное происшествие тоже стало уроком для Вавилова. Теперь дубликаты всех материалов он хранил отдельно.

А Памир оказался вовсе не унылой, мертвой пустыней, каким его представляли. В долинах за ледяными перевалами и ущельями, куда можно было проникнуть только по висячим тропам, скрывалась удивительная страна, сущий рай для ботаника, растениевода!