Великий сеятель: Николай Вавилов. Страницы жизни ученого

Николай Иванович не сразу вспомнил молодого агронома, сопровождавшего его по горным деревушкам страны басков. Агроном недавно сломал ногу, не мог еще ходить, но, несмотря на это, сам повез гостя по полям. Он оставался в коляске, пока Вавилов осматривал посевы. Шпики, конечно, вертелись рядом. Но агроном не обращал на них внимания. Жалея его, Николай Иванович решил скрепя сердце сократить свои экскурсии. Агроном очень сокрушался и пообещал: когда он встанет на ноги, то непременно соберет образцы с тех полей, которые Вавилову не удалось осмотреть, и пришлет их в Ленинград.

Николай Иванович поблагодарил, но, грешным делом, посчитал это обещание простой любезностью. А вот, оказывается, агроном не забыл о нем, выполнил, да еще как аккуратно и обстоятельно!

Какой молодец! Надо будет непременно написать ему, поблагодарить.

Это было очень приятно. И, вспоминая заново встречи на древней испанской земле, назойливых шпиков и многочисленных друзей, которых он там приобрел, Николай Иванович негромко пропел:

— Шумел, горел пожар московский… — И рассмеялся.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой великий сеятель заново открывает Америку

Мотор зачихал, закашлял, и ровный, монотонный рокот, к которому Николай Иванович так привык за последние месяцы, вдруг прервался. Наступившая тишина была тревожной. Вавилов оторвался от бумаг.

Самолет был маленький, четырехместный. Кресло рядом с Вавиловым пустовало. А сзади сидели лысый монах с нездоровым исхудалым лицом и юркий, подвижный усач, видимо, коммерсант.

Монах за спиной Вавилова начал вполголоса читать молитвы. Николай Иванович оглянулся. Второй его случайный спутник приник к окошку.

Вавилов тоже глянул вниз. До самого горизонта простирался самый дикий и большой лес на свете. Непроходимые джунгли по берегам Амазонки и ее притоков. Можно находиться в этом лесу и в то же время оказаться так же далеко друг от друга, как Лондон и Константинополь.

Кроны деревьев смыкались вплотную. Ни малейших разрывов, ни одной полянки для вынужденной посадки. За сотни километров одно от другого прячутся селения индейцев, ненавидящих чужеземцев. Они не только не придут на помощь к тем, кто уцелеет в случае аварии, но наверняка убьют непрошеных гостей. Такие случаи, увы, бывали…

Монах все бубнил свою молитву. Блажен, кто верует. А на что надеется его сосед, судя по всему, верящий лишь в деньги? Тоже что-то шепчет. Какому богу он молится?

Они летели на остров Тринидад. Вавилов непременно хотел осмотреть один из лучших по тем временам институт хлопководства, созданный известным английским селекционером доктором Харландом. А что влекло на островок, затерянный в океане, его спутников, интересно?

Делец, гонящийся за поживой, монах, только и мечтающий попасть в рай, да русский ученый-безбожник. Забавная компания. Только они и могли решиться на подобный полет — пятнадцать часов без посадки, сначала над дикими джунглями, потом над бушующим океаном.

А мотор у самолета один. Да и тот заглох. (И не будем забывать — происходит это в 1933 году, когда недавний первый перелет через Атлантику считался великим подвигом, а самолеты были такими, что любой полет на них был подвигом в самом деле…)

Что собирается делать пилот? Похоже, планирует. Ищет место для посадки? Но это бессмысленно! Ближайшая ровная площадка, какое-нибудь поле, вероятно, за полтысячи километров отсюда, не меньше. А садиться на вершины деревьев, обвитых лианами…

«Поневоле и сам начнешь читать какую-нибудь молитву», — усмехнулся Вавилов.

И в тот же момент мотор неуверенно чихнул… кашлянул…

Снова томительная тишина.

И вдруг мотор заработал! Загудел бойко и весело, как ни в чем не бывало.

Вавилов обернулся и, не удержавшись, по-мальчишески подмигнул своим спутникам. Лицо коммерсанта расплылось в широченной улыбке. У монаха был такой вид, словно это он самолично сотворил чудо. Оба они приветливо улыбались русскому профессору. Он отвечал им такой же лучезарной улыбкой. Воистину в такие минуты все люди — братья.

Жаль, поговорить нельзя, мешал шум мотора. Оставалось только обмениваться улыбками и приветливыми жестами.

Потом Николай Иванович снова занялся своими бумагами, с удовлетворением подумав: «Как хорошо все же получилось с этими самолетами. Прекрасно выручают меня. Блестящая идея!»

А был момент, когда даже ему положение казалось безвыходным, даже он приуныл.

Вавилов ухитрялся превратить в увлекательное путешествие, обогащающее науку новыми замечательными открытиями, каждую деловую командировку. В августе 1932 года отправился он снова в Соединенные Штаты, на VI международный конгресс генетики и селекции. Его встречали с большим почетом как одного из крупнейших растениеводов мира, а он держался все так же просто, как и в свой первый приезд, одиннадцать лет назад. Бесконечные интервью, приемы, беседы, лекции. Как и в 1921 году, Николай Иванович был привлекающим сердца полпредом Страны Советов.

После посещения Вавиловым Канады директор сельскохозяйственных изысканий мистер Стрендж написал ему восторженное письмо: