Он тихо бормотал все это себе в бороду, но терпение мастера иссякло, и он спросил, обернувшись к Бартелеми:
— У вас же есть эта ваша записка?
— Есть.
— И вы сами говорили, что с этой бумажкой вам ничего не грозит?
— Мне — нет.
— Ну, так оставьте нас в покое…
Хозяин говорил раздраженно, потому что ему надо было следить за котлом, что было делом тонким и требующим внимания:
— Мы как-нибудь сами разберемся.
Он пожал плечами; Бартелеми не стал настаивать и вернулся к своей тачке; время шло своим чередом, и солнце уже добралось до середины той полоски неба, которая только и была видна над узким коридором ущелья, в котором мы должны были провести три месяца, не видя никого, не видя ничего, кроме солнца, проходящего каждый день над нами по одному и тому же пути, по прямой линии, словно по канату.
Этот первый день оказался коротким, потому что солнце быстро от нас спряталось. Еще не было пяти, когда мы увидели, как что-то набросилось на него, стало вгрызаться в него снизу. В тот день это был рог, венчавший один из хребтов; этот рог вонзился в нижнюю часть солнечного диска, как клин, которым раскалывают деревянный чурбан.
Солнце действительно разрубили пополам, от нижнего края и до верхнего; и эти половины там, наверху, расходились друг от друга все дальше, а потом упали вниз, каждая в свою сторону, и покатились прямо на вас. В небе остались висеть две большие темно-красные головешки, быстро уменьшавшиеся в размерах. А потом рог и удерживающий его откос стали наклоняться, наклоняться все ниже и сбросили с себя свою тень, словно одежду. Солнца больше не было. Осталась только большая тень, лежавшая на нас; потом мы увидели, как она побежала позади нас, быстро взбираясь сначала по травянистым склонам, потом, чуть замедлив свой бег, по первым скалам; а в это время все вокруг меняло свой вид, меняло цвет, и даже погода изменилась.
В один миг вы переместились из одного времени года в другое, из середины лета в конец осени, переместились внезапно, без подготовки, едва только день сменился ночью. День здесь заканчивается, когда заходит солнце: вот почему дни здесь такие короткие.
Жозеф и Ромен стали собираться идти за стадом.
Никто не знал, где Клу, никто никогда не знал, где он. Старый Бартелеми все еще сновал туда-сюда со своей тачкой.
Хозяин с племянником присели у сухой каменной стены хижины, еще хранившей солнечное тепло, которое грело спину, потому что стена была теплой, как протопленная печь.
Они сидели и ждали возвращения стада и встали, когда все пришли, потому что надо было снова доить коров, чем и занялись все семеро. Теперь казалось, что ночь не наступит никогда, потому что вокруг вас царил неизменный полумрак, освещенный розовыми лампами, горящими на снегах, на самых высоких пиках, на самой вершине ледника.
Подоили, закончили доить, а лампы все еще горели там, наверху.
Ромен уже начал варить суп, а они все горели и горели.
Прошло еще немного времени прежде, чем первая лампа начала бледнеть, и, наконец, погасла; угли покраснели и покрылись тонким слоем серой золы, сквозь которую пытались еще светить, но не могли; тогда мужчины вернулись в дом, один за другим, шаркая ногами, вошли в хижину и закрыли за собой дверь.