Тихим и морозным февральским утром, едва забрезжил рассвет, все были готовы к выходу. Дымы костров тянулись к небу. Ясно высвечивался другой берег с очертаниями гор. И был он так близок, что даже Дружинка засомневался: стоит ли обходить Байкал возле берега.
Сын боярский вздохнул, перекрестился на восход, сиплым голосом призвал Илью пророка помочь удержать погоду доброй, а небо ясным.
— «Радуйся, Никола, великий Чудотворче!» — запели казаки, выбирая себе путь и судьбу. Заскрипели полозья нарт по гладкому льду. Сын боярский шел первым с пешней в руке. Лед был крепок. Время от времени он начинал петь неслыханными звуками, ухать шаманским бубном. Похабов опасливо оглядывался, задирал бороду, напрягая жилы на горле, старался перепеть эти чудные звуки верными молитвами, но его слабый голос жалко терялся в бескрайней ледовой равнине.
На пути отряда то и дело вставали льдины, торчавшие в рост человека и выше. Похабов обходил их, уклоняясь к восходу, к Селенге. Иной раз через заторошенные поля приходилось прорубаться топорами и протягивать нарты. Путники снова выходили на чистый лед. Иной раз он был так скользок, что разъезжались ноги в ичигах и сарах, легкий порыв ветра нес куда хотел и нарты, и раскоряченных людей.
Слава богу, ветер дул с полуночной стороны, в спины идущих, не сильно сбивал их с пути. Но скользкая гладь перемежалась снежными сугробами с настом, в который путники проваливались до колен и опять, напрягаясь, протаскивали нарты бечевой.
Покрылся дымкой и пропал в ней берег. Потом исчез другой. Синее небо стало затягиваться тучами, а недавно блестевшее, ясное солнце становилось красным и круглым. Вскоре оно потемнело, как каравай ржаного хлеба, размазалось по тучам, как раздавленный яичный желток. На лицах казаков появилось беспокойство.
Во второй половине дня солнце и вовсе пропало. Люди шли по ветру, то и дело прорубаясь сквозь поля торчковых льдов. Незаметно стали подступать сумерки. Самые отчаянные и удалые уже смирились с тем, что к ночи до берега не дойти и скоро надо будет устраивать ночлег.
Шли, пока были силы. Меченка лежала на нарте вниз лицом, заботливо укутанная одеялами. Но вот стал спотыкаться даже неутомимый Оська Гора. Передние нарты снова уткнулись в торосы. Люди сбились в кучу вокруг атамана.
— Видать, испытывает Господь! — шепеляво пробормотал он выстывшими губами.
— Тяжкая будет ночь! — тихо всхлипнул кто-то. — Кизяка — и того нет.
— Тяжкая! — согласился сын боярский. — Но пережить можно. — И приказал: — Руби лед, строй стены, чтобы укрыться от ветра.
Звезд не было. Наверное, только к полуночи едва живые от усталости люди сложили из льда стены, накрыли их лыжами и лавтаками, залезли под низкий кров и прилегли на нартах, кутаясь в шубные кафтаны, меховые одеяла. Вскоре Оська Гора сладко всхрапнул.
— Ему что? — завистливо проворчал Федька. — Баба за пазухой греет.
— Самой бы отогреться! — огрызнулась из тьмы Меченка.
— По одному замерзли бы, — зевая, пробурчал Похабов. — Скопом переживем и эту ночь.
Пел и вздрагивал в ночи лед. То утихал, то снова подвывал ветер.
Среди ночи повалил снег, лавтаки обвисли. В ледяной избе стало тепло. Перед самым рассветом тускло вызвездило. На сереющем небе вблизи от стана обозначилась темная гряда гор.
— Всякое разное видел, — бормотал Похабов, зевая и крестя рот, — но чтобы погода менялась по много раз в сутки. Дойдем до леса — доспим!
Он скинул одеяло и встал первым, постанывая от болей в костях. Распрямился, сбросил лавтак с крова, огляделся по сторонам. За ним неохотно поднимались согревшиеся к утру люди.
Какими близкими ни казались горы, а по рыхлому снегу подошли к ним только к полудню. Скалистый берег круто вздымался изо льдов. Отряд пошел вдоль него на восход до первой пади. Едва живы от усталости, после бессонной ночи, после двухдневного перехода без горячей еды и питья, казаки наконец развели костры.
— Как знать… — покаянно ворчал Похабов, отогревая руки. — Может быть, вдоль берега, через култук, и быстрей бы дошли.
— Не быстрей, так легче! — с обидой хлюпнул носом Дружинка. — Говорил же!
Вдоль берега, под высокими горами, они шли еще день. Наконец хребет стал ниже и отступил ото льда. Люди, бывшие на Селенге в прошлом году, начинали узнавать застывшие протоки и длинные, узкие острова, гадали, те ли это места, спорили, на какую из многочисленных проток их выбросило в прошлом году.
Переночевал отряд на острове в сухом осиннике. Утром сын боярский выслал вперед ертаулов, чтобы узнали, где зимуют браты шертовавших им родов. Те вернулись к вечеру, никаких людей не встретили. Другим утром половина отряда разошлась искать станы.
С радостной вестью вернулся Федька Говорин: он нашел братов в стороне от реки, в долине у гор.
— Скопом живут! Десять юрт в долине, — стал бойко рассказывать, как подойти к их стану.
— Послов отправим? — засомневался сын боярский. — Или все разом пойдем? Вещует сердце — не дадут нам ясак добром!