Великое переселение

И сразу же, следом за его словами, в подтверждение им, двоих путников накрыло смрадное облако пыли, мела и костяного крошева. Пришлось остановиться, закрыв лица одеждой и переждать порыв. А когда пыль осела, впереди замаячил странной формы силуэт. Димитри пригнулся, рефлексивно потянувшись за излучателем -- массивный силуэт задвигался. Послышался треск и хруст, сопровождаемые сухим животным шипением.

Глава XI

Что произошло? На этот раз Лира пришла в себя, проснулась или ожила в полном сознании, с твёрдым ощущением собственной личности. Она помнила не только кто она, но и события, произошедшие ровно перед тем, как наступил момент провала в небытие. Как немеющие, теряющие силы руки, погружались в холодную чёрную жижу, разбавленную горячими струями, исходящими из неё самой, из раскрытой раны в животе.

И вот теперь, до того, как размежить тяжёлые веки, она ощупала слабой рукой живот, где, как она помнила, должна быть страшная смертельная рана. Тело оказалось прикрыто одеждой, а на коже был лишь маленький бугорок, тонкий ювелирный шов. Так же обнаружилось, что другая рука до сих пор находится в онемевшем бесчувственном состоянии.

Ей стало любопытно, что всё это означает, и она открыла веки. Перед изумлённым взглядом серых глаз предстала толща буйной зелени. Её ложе оказалось широким мясистым листом. Вспомнились детские сказки, что читала ей тётушка Лидия... призрачное наваждение. Всё та же белая накидка скрывала её тело. Широкие бурые пятна на ней каким-то чудом растворились, оставив лишь слабые контуры - воспомнинания, которые невозможно вывести никаким химическим путём.

Но больше всего Лиру удивило и от части напугало, что в левой руке она, как и в последние моменты перед потерей сознания, держала за тонкое длинное жало отсечённую голову змея. Белая голова поблёскивала чешуёй, перисто-серой с синим отливом вокруг надбровных дуг. Глаза, как и у обычных змей, не закрывались веками, а мёртвенно таращились в стороны, только зрачки побелели -- подёрнулись млечной плёнкой. Пальцы руки вокруг жала мёртвой хваткой стискивали его так, что побледнели костяшки.

Она отшвырнула голову в сторону, и та скатилась по огромному листу к её ногам. Тогда Лира села и оглянулась вокруг. Над её головой громоздились арки, но уже не те, что восходили в подземелье, не гранитные, озарённые кристаллами, и не мрачные балюстрады замков Хорон-за, а своды древесных ветвей. Стволы - в несколько охватов каждый - переплетались друг с другом в толстые косы. Ветви также были изумрудного цвета, покрытые блестящими жилками и спиральными наростами, из которых на тонких черенках распускались веера листьев. Некоторые листья походили на птичьи перья, иные расплывались широкими бесформенными кляксами, звёздами были третьи. Лира почувствовала сладкий и пряный аромат цветочной пыльцы. Душистая пыльца висела в воздухе, лёгким флёром окутывая дерева. Ощутимый размер пылинок, проникших в ноздри, заставил девушку чихнуть. От этого звука высокие стебли прямо перед ней чуть шевельнулись, что-то бултыхнулось в воду.

Тогда Лира поняла, что вокруг неё водоём. Лист, на котором она сидела плавал лодкой в зарослях своеобразного тростника в два человеческих роста. Она заглянула за борт зелёной лодки, и там увидела своё отражение в чёрном глянцевом зеркале вод. Она удивилась перемене в лице. Тёмные круги появились под глазами, от чего кожа казалась ещё белее, словно даже излучала свет. Щёки слегка впали, а губы теперь казались больше и даже в таком мутном зеркале пламенели, багряные и сухие. Она нерешительно окунула в воду руку и провела мокрыми пальцами по губам, по лбу. Сладкая дрожь пробежала по обветренной коже. И она уже смелее начала черпать воду и умывать лицо. Всплеск -- и она замирала, прислушиваясь к щекотанию прохладных струек, бегущих по шее, затекающих под одеяния, по груди. Они нагревались, и, доходя до живота, теряли свою освежающую остроту, и хотелось поливать ещё и ещё. Придя в лёгкий телесный восторг, она даже собралась омыться в водоёме, но разум останавливал порыв чувственности.

Она снова погладила рукой прохладу вод, и принялась расправлять свои светлые волосы, сбившиеся в колтуны. Женщина оставалась женщиной -- хоть на званном приёме, хоть в болоте на другой планете внешняя опрятность являлась её доминантой. Поправить причёску можно было всегда, даже проводя маневр в астероидном потоке за штурвалом крейсера. И неважно перед кем -- женщина наполняет своей красотой само пространство.