Великолепный самозванец

Две сотни угличан, обвиненных в расправе над Битяговским и его семьей, были казнены или понесли наказание. Мать царевича, причастная к убийству Битяговского, была сослана в отдаленный монастырь, где ей предстояло провести остаток жизни.

– Все это случилось, – сказал в завершение мой отец, – около четырнадцати лет назад. За это время царь Федор умер бездетным. Есть основания предполагать, что Борис Годунов, избранный на царство после кончины Федора (ибо род Рюрика на том пресекся), был как-то причастен к его внезапной смерти.

К тому времени, о котором я веду рассказ, Борис Годунов правил в Москве уже четыре или пять лет.

– Запомните все это очень тщательно, – сказал мой отец. – Многое зависит от того, насколько точно вы будете знать события, о которых я вам рассказал.

– Если так, – ответил я, – расскажите мне все еще раз с самого начала.

Отец повторил свой рассказ, и я задал ему множество вопросов, чтобы удостовериться, что я правильно запомнил историю.

Наконец, я задал вопрос, который не давал мне покоя.

– А теперь, отец, скажите, почему я должен был услышать эту московскую историю, как это связано со мной или с тем заданием, которое вы намерены мне поручить?

– Я скажу вам, – очень серьезно ответил отец. – Этот маленький царевич Дмитрий, якобы, убитый четырнадцать лет назад в Угличе, мертв не более, чем вы и я; он все еще жив, и еще сыграет, я уверен, важную роль в делах, которые…

– Погодите, отец! – прервал я его в полном изумлении. – Как такое возможно? Разве не было явно и окончательно установлено, что Дмитрий мертв? Ваш рассказ такой подробный, такой убедительный. Даже если, как вы говорите, царевич жив, как он, или кто-либо другой разубедит целый народ, который добрых четырнадцать лет верил в его гибель?

– Московиты, – ответил отец, – особенный народ в этом отношении, они по-прежнему сохраняют любовь и верность роду Рюрика, хотя все Рюриковичи только и делали, что попирали эту любовь и преданность. Вы увидите, что эта привязанность, пережившая столетия варварства, без труда преодолеет столь незначительное препятствие, как четырнадцать лет скорбного убеждения в том, что последний Рюрикович мертв. Стоит только ему восстать из могилы, и вы увидите, как радостно его встретят.

– Но верно ли, что он и впрямь восстал из могилы? – спросил я в замешательстве и сомнениях.

– Очень даже верно. Похоже, был некий Симон, доктор маленького царевича в Угличе, которого Годунов угрозами втянул в заговор с целью убийства ребенка. Но этот Симон был предан царскому роду и, притворяясь, что следует греховным замыслам Годунова, он в последний момент все переиграл и подменил юного царевича мальчиком-рабом. Мальчик, одетый в одежду царевича, был убит вместо него, тогда как сам царевич был увезен в безопасное место.

– Но мать узнала бы своего сына, – возразил я.

– Мать знала о заговоре и о контр-заговоре и сыграла свою роль. Неужели вы не понимаете, что таким образом ее сын остался жив, а если бы она заявила, что погиб не ее сын, Дмитрию пришлось бы жить под страхом очередных козней Годунова!

– Путь так, хотя, признаюсь вам, отец, я все еще не до конца убежден, – но какое отношение эта кровавая история имеет к нам? Что нам до России, ее царей, бояр-убийц и их распрей?

– А вот что. Дмитрий, избежавший гнева Годунова, был вывезен в убежище в Польшу. Здесь он тайно воспитывался. Ему привили любовь к нашим религиозным устоям, в тысячу раз более важным для вас и для меня, ибо мы любим нашу святую церковь и с радостью отдадим нашу энергию, да что там, – нашу жизнь ради служения ей. Его также научили любить ее, быть ее детищем, как и мы, и ненавидеть еретические утверждения о том, что может существовать иная церковь, отличная от нашей святой католической и апостольской, воплощения самого Христа на земле.

Теперь мне стало ясно, к чему вел отец. Пришло время этому царевичу заявить о своих правах на московский трон. Для этого ему потребуется помощь. Польша может заинтересоваться его судьбой, судьбой русского царя, воспитанного в католической вере и способного привести к истинной вере весь русский народ!

Это была дерзкая затея, ее масштаб захватывал воображение, едва проникнув в него.

– И мне предстоит вразумить поляков и внушить им, что во имя святой матери церкви стоит помочь этому претенденту взойти на престол Рюриковичей, – тихо проговорил я. – Теперь мне вся понятно. А что говорит об этом его преосвященство?

– Всем заправляет исключительно святой нунций. Ему одному известна вся история, которую я вам поведал, – ему, мне и вам.

– А королю?

– Король вступит в игру позднее. Его величество крайне осторожен в политических делах и не столь глубоко предан делу святой церкви, как вы и я. Его величество услышит это историю, лишь когда мы уже сделаем полдела. Когда король увидит, что народ Польши, как и русский народ, поддерживает своего царевича, а они, несомненно, очень скоро его поддержат, он будет рад придать веса этому предприятию.