Великороссия: жизненный путь

Перед сдачей Москву оставили подавляющее большинство её жителей. Были вывезены чудотворные иконы, святыни, самые большие ценности. Говорят, что по распоряжению генерал-губернатора Москвы графа Ф. В. Ростопчина были оставлены «поджигатели», которые запалили все основные склады с продовольствием и самый город (в разных местах), но точных данных на сей счёт не имеется. Известно только, что Наполеон 2 сентября вошёл в безлюдную горящую Москву. Зловещее и страшное зрелище! Одни лишь рассказы о нём повергали тогда в ужас и трепет сердца россиян, в том числе и Императора Александра I! Бонапарт расположился в Кремле и стал ждать, когда придут послы Царя для переговоров о мире. Он писал и сам Александру I, занимался делами, среди которых было и положение о Парижском театре Гранд Опера, и манифест об освобождении русских крестьян от крепостного права... Дел было немало. А послы не приезжали, и Александр I почему-то не отвечал. Проходит сентябрь. Наступала слякоть и бездорожье, не за горами были и русские холода. Нужно было что-то делать! А делать было решительно нечего, кроме как сидеть и ждать. Но чего?! Теперь уже как бы милости Российского Императора! Но это же нелепость! Ведь победитель он — Наполеон!... И он ждал. Время шло. Александр I не отвечал. Кутузов, отойдя к Калуге, сумел наладить отличное пополнение армии людьми, лошадьми, оружием, провиантом и всем необходимым из южных губерний России. Приободрившиеся и окрепшие русские войска наголову разбили маршала Мюрата, попытавшегося напасть на них. Возникла мысль двинуться на Петербург. Но его надежно «запирали» свежие силы корпуса графа Вигтенштейна и к тому же дальность расстояния, леса и болота, безлюдность местности между Москвой и Северной столицей стали для Наполеона уже неодолимыми препятствиями. Ибо его армия в Москве разлагалась. Солдаты и офицеры начали массовый грабёж того, что ещё можно было найти, пошло повальное пьянство. Дисциплина резко упала (держалась только старая гвардия). Громадное войско «дванадесяти языков» деморализовалось и превратилось в плохо управляемое скопище, причем необычно быстро, всего за полтора месяца! Вот тогда Наполеон понял, что жестоко обманулся. Но ещё не мог понять, что его обманули. Понял он наконец, что ответа от Российского Императора не будет, что поэтому единственный выход — уносить ноги. И как можно скорей! Он решил отступать к Смоленску и Вильно, чтобы проведя там зиму, укрепившись, по весне вновь ударить по русским. В середине октября 1812 г. захватчики покинули сожжённую и разграбленную Москву. Здесь ими были осквернены Кремлёвские соборы и иные храмы, что навлекало на них неизбежную Божию кару, а также особый гнев Русского народа. Бонапарт хотел выйти на новую дорогу, чтобы двигаться через богатые продовольствием земли. Но под Мало-Ярославцем потерпел от Кутузова сильное поражение. Пришлось отступать по старой Смоленской дороге, разграбленной его же войсками при наступлении. Отход наполеоновских войск обратился в безпорядочное паническое бегство. Неожиданно в ноябре ударили сильные морозы, сковав гололедицей землю. Конница падала, не могла идти. Люди без тёплых одежд замерзали прямо в полях, на дорогах. Кутузов уже не видел нужды нападать на противника, справедливо решив, что его армия развалится скоро сама по себе. Войска русских шли параллельно, рядом с Наполеоном, как бы «провожая» его. Им представлялось достаточным изматывать силы врага небольшими отрядами войсковых партизан, нападавших внезапно и часто, отбирая награбленное, беря немалый плен и лишая обоза. Прославились партизаны Фигнера, Давыдова, Сеславина. Но кроме того, против захватчиков поднялась и «дубина народной войны». Те самые русские крепостные крестьяне, которых Наполеон хотел избавить от их «рабства» помещикам, бросились не на помещиков, а на него! Повсюду стали появляться партизанские объединения, наносившие противнику немалый урон. Во главе их становились простые люди, иной раз даже женщины (старостиха Василиса). Множество французов, бросая оружие, устремились как нищие по деревням, прося подаяния. «Шер ами!» («Милый друг!») — начинали они свое обращение к русским. Им давали милостыню и прозвали «шерамыжниками». Видимо, «отличились» тогда как воришки какие-то солдаты испанцы, получившие народную кличку «шпана» («Шпана», «шпанский» на старом русском языке — это Испания, испанский). Всё российское общество, весь Великороссийский народ сплотились тогда воедино!

Это было — как возрождение древней единой Руси! Исчезали различия чинов и сословий, забывались обиды и разногласия, как бы единым сердцем и едиными устами славили Православного Царя! Слово «Император» тогда оставалось только в официальных бумагах, во гласе народа, в сердце Великороссии зазвучало с особой силой своё, родное, исконное — «Царь»! А Царь Александр I был потрясён. Позорное бегство великого Бонапарта породило в душе Государя не злорадство, не чувство гордости, а совсем другое... «Пожар Москвы, — говорил он, — просветил мою душу и суд Божий на оледенелых полях битв наполнил моё сердце такою теплотою веры, какой я до сих пор не испытывал.

Тогда я познал Бога, как открывает Его Священное Писание;

с тех пор только я понял и понимаю волю и закон Его!»