Великороссия: жизненный путь

23 февраля, по команде, забастовали 30 тысяч (по другим данным 90 тысяч) рабочих с лозунгами «Хлеба!» и «Долой войну!». Их демонстрации с трудом рассеивались полицией. 24 февраля на улицы Петрограда высыпали уже до 170 тысяч рабочих. Лозунги — «Долой Царское Правительство!», «Да здравствует Временное Правительство!» (которого ещё нет!) и «Долой войну!». Около 40 тысяч собираются на Невском проспекте. Полиция и войска оттесняют их, но они переходят на боковые улицы, бьют витрины, грабят магазины, останавливают трамваи, уже поют «Марсельезу» и «Вставай, подымайся, рабочий народ!» Протопопов, однако, докладывает Государыне в Царское, что безпорядки вызваны только нехваткой хлеба. По мнению многих министров всё началось со случайного «бабьего бунта» в очередях. Они не знают, или просто

боятся знать, что началась заранее организованная

революция. Казаки бездействуют, покровительствуя демонстрантам. 25 февраля забастовали уже 250 тысяч рабочих! У них по рукам ходит большевицкая листовка («... Все под красные знамёна революции. Долой царскую монархию. Да здравствует демократическая республика... Да здравствует социалистический интернационал»). На митинге у Московского вокзала пристав Крылов бросился вырывать красный флаг у демонстранта и был убит... казаком! Толпа качала убийцу. В разных местах бьют, разоружают, убивают городовых. На Трубочном заводе поручик Гессе застрелил одного агитатора, и митингующие, побросав красные флаги и транспаранты, разбежались. То же произошло вечером на Невском, где демонстранты открыли стрельбу по войскам и полиции, а в ответ войска дали залп по толпе (сразу несколько убитых), которая тут же разбежалась. Выступления рабочих, как видим, — дело рук второго эшелона революции (социал-демократов). Но видно также, что без войск ни первому, ни второму эшелонам не обойтись...

Вечером того же 25 февраля, в субботу, Государь отправляет Хабалову личную телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице безпорядки, недопустимые в тяжёлое время войны против Германии и Австрии. Николай.» Хабалов растерялся. Хотя всё говорит о том, что теряться не нужно было, решительные действия даже тех незначительных сил, которые были верны и надёжны, то есть — огонь по бунтовщикам, могли бы живо всё остановить. Дума постановила срочно прекратить заседания. Но депутаты остались и продолжали собираться в здании Таврического дворца.

26 февраля, в воскресенье, с утра было спокойно и Хабалов поспешил

уведомить об этом Государя. До чего же доводит людей страх за себя, за своё положение или карьеру!... В этот день газеты уже не вышли, а в полдень вновь начались демонстрации и взбунтовалась 4-я рота запасного батальона Павловского полка. Её усмирили, арестовали зачинщиков. Солдат, даже таких, как питерские резервисты, было трудно поднять на бунт. Они отвечали рабочим агитаторам: «Вы пойдёте по домам, а мы — под расстрел!»... Заговорщики поняли, что поднять войска можно каким-то таким чрезвычайным актом, после которого им уже невозможно идти на попятную. Таким актом могло быть только тяжкое военное преступление — убийство... Сердце Царя почувствовало беду. Вечером 26 он записал в дневнике: «Сегодня утром во время службы (церковной — прот. Л.) я почувствовал острую боль в груди... Я едва выстоял и лоб мой покрылся каплями пота». В этот же день Родзянко послал Царю телеграмму, в которой, описав безпорядки в столице, столкновения воинских частей, стрельбу, утверждал: «Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны (!), составить новое правительство. Медлить нельзя. Промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца». Лицемер и лгун, Родзянко, не раз превыспренне выражал свою «преданность» Государю, готовя в то же время заговор против него. Копии этой телеграммы Родзянко тут же направил командующим фронтами — Брусилову и Рузскому, прося поддержать своё требование о «новом правительстве» и «лице» с доверием страны перед Государем. Они ответили, что «поручение исполнено».