Вена (репортажи 1919-1920 гг.)

Доктор Карл Реннер[23], который, по некоторым сведениям, привез с собой из Сен-Жермена неодолимую страсть к чугунным решеткам[24], идя на поводу у этой страсти, распорядился обнести часть вышеупомянутого газона металлической оградой. Обошлось сие предприятие, по слухам, в 160 тысяч крон, но разве это дорого, когда речь идет о символическом, но все равно путеводном и судьбоносном заложении фундамента заново возводимой Немецкой Австрии, пусть и явленного пока что в виде вспоротого рвами газона и чугунной решетки на бетонном цоколе? Зато за оградой, посреди газона, вроде бы возведут изящный павильон, в котором, отрешившись от мирских сует, доктор Реннер и будет работать. «Канцлер-отшельник» – будут изощряться фельетонисты в «Арбайтер-Цайтунг»[25]

. В какой мере оторванность от жизни нашей государственной политики будет обусловлена местом работы ее инициатора или складом его характера, сейчас предсказать затруднительно. Подобающий республиканский лозунг в качестве надвратной надписи над входом в придворный парк пока что не найден. Со своей стороны предлагаю «Odi profanum vulgus»[26]. А что, мудрое изречение, вполне способное удержать толпы будущих демонстрантов от изъявления преданности, восторгов и иных почестей, а также подношения благодарственных адресов. Летом государственный канцлер сможет посвятить себя полезной сельскохозяйственной деятельности, – к примеру, городить огород, ежели это занятие не наскучит ему за зиму в процессе произнесения речей. То обстоятельство, что прошлогодняя трава внутри ограды тщательным образом выкошена, по меньшей мере позволяет заключить, что главой государства отдано распоряжение по весне посеять новую и, следовательно, не жить по принципу «а там хоть трава не расти». В жаркие летние дни наш государственный канцлер сможет теперь насладиться благами садово-парковой зелени, что, разумеется, – опять-таки при помощи передовой статьи в «Арбайтер-Цайтунг», – позволит ввести в германо-австрийский лексический обиход давно и незаслуженно забытое словечко «соблаговолить».

По мере продвижения сих доблестных восстановительно-демократических работ примеру государственной канцелярии могут последовать и другие ведомства. Уже можно запланировать водружение оборонительных «ежей» возле здания государственного управления продовольственного снабжения, рытье траншей и окопов вокруг государственного ведомства иностранных дел, установку небольшой артиллерийской батареи перед входом в ведомство образования и закладку мин со слезоточивым газом под камни мостовой перед зданием Главной табачной компании. А единственным ведомством, куда будет открыт доступ всем желающим, сделать государственное казначейство.

О днях, когда государственный канцлер и государственный секретарь будут работать под открытым небом, общественность следует уведомлять заблаговременно, дабы столичный еженедельник «Винер Вохе» успевал поместить на своих страницах трогательные фотоснимки – индивидуальные и групповые.

12.10.1919

Венский трамвай

Прощание с кондукторшей

Первого ноября она сойдет с трамвайной подножки, подчиняясь воле узколобой венской общественности[27]. Кондукторша, эта грациозная импровизация грандиозных времен, сбросит с плеча кондукторскую сумку, отложит компостерные щипцы и, покаянно надев передник, вернется к поварешкам и кухонным ножам.

Вообще-то мне жаль с ней расставаться. Из всех новаций последних лет эта, несомненно, была самой симпатичной. Она стала наиболее наглядным и приглядным проявлением «женского движения», которое с тех пор, как на работу в городском транспорте было дозволено нанимать женщин, пошло по дороге прогресса уже не пешком, а помчалось на трамвайных колесах.

Они были разных типов, наши трамвайные кондукторши. Один тип представляли «матушки», – пожилые женщины, чьи лица и вся повадка говорили о вечных хлопотах с детьми, о муже в плену, о вдовстве, о тяготах повседневной борьбы за пропитание семейства. Службу такая матушка несла с безупречностью рабочего автомата, ее призыв «Пройдите вперед!» звучал строго и безлично, твой билет она проверяла с добросовестностью домохозяйки, проглядывающей, к примеру, квитанцию в прачечной, да и компостировала она его уверенно и безошибочно, – примерно так же, как вбивала бы гвоздь у себя на кухне, задумав повесить на стене новую сковородку. Была она немногословна, а по части бесплатного проезда не признавала ни исключений, ни протекций. Форменный берет плотно сидел на ее стянутых незамысловатым узлом волосах, сумку она, строго по инструкции, носила только спереди, ни на сантиметр не сдвигая ее на бок. За ухом у нее, чуть прикрытый седоватой прядью, неизменно торчал чернильный карандаш. Все это вместе – форменный берет, кондукторская сумка, чернильный карандаш – как бы говорило: «Я свое дело знаю!» При появлении контролера такая кондукторша всегда здоровалась первой. Служба есть служба. Короче, она была живым, наглядным и к тому же передвижным доказательством равноправия полов.