Венчание со страхом

— Начало времен. Зарождение жизни. То, как мы пришли в этот мир. Какими мы были. Кем… Животными или все-таки… Самую главную вещь. Истину. Самый большой секрет. Нет, вам я этого все равно не объясню. Я антрополог — и это мое призвание. Но мой предмет стал тесен для меня с некоторых пор. А Эль-Эйч открывал новые горизонты или… давал иллюзию, что открывает. Но я все равно шел на это. Даже на иллюзию шел, лишь бы… — Ольгин осекся, словно что-то сжало ему горло. — А почему я делал это таким образом, на своей шкуре? А как же мне было это делать иначе? Как? Лаборатории нет, средств нет, наука — нищая побирушка и я — Александр Ольгин — никто. Никто, понимаете?! Полный ноль. Но я ученый, мне сорок пять лет. И это жизнь моя проходит мимо. Утекает сквозь пальцы. То, что я не сделаю сейчас, я уже не сделаю никогда. Понимаешь ты это, парень?! И мне некогда ждать, когда ОНИ разберутся со всеми своими революциями, реформами, войнами, разборками и вспомнят, наконец-то вспомнят о самом главном — о Жизни, о себе, о нас, о смысле всего этого бытия, о самом Основном вспомнят! Я устал ждать, понимаешь ли ты это? А потом… и ждать вроде нечего: дело всей моей жизни, моя наука никому не нужны. Это всего лишь «ископаемая лабуда». А я… я сдохнуть готов ради этого! Сдохнуть! Ты вон обезьяной меня попрекаешь замученной, а я сам готов костьми лечь, только бы понять… понять… ВСПОМНИТЬ ВСЕ… Все. — Он, только что почти кричавший в лицо Никите, вдруг закрыл лицо руками, затих. Плечи его вздрагивали.

— И убить ради этого готов, значит, тоже? — спросил тот. — В целях эксперимента? Как первый хищный предок: камнем по башке, мозги наружу. А куда ты, кстати, мозги употреблял? Пробовал, что ли? На вкус, как неандерталец?

Ольгин застыл. Отнял руки от мокрого лица. Глаза его снова окутала тьма. И в них стало страшно смотреть, точно в бездонный колодец.

— Я вообще-то решил сказать это только на суде, — молвил он, отделяя слова, как отделяют плевелы от зерен или бусины четок — белые от черных. — Впрочем, ЭТО все равно нельзя доказать, вернее, я бы мог доказать, если бы мне позволили снова… — Он запнулся. — Ну, я хотел заявить об этом на суде, чтобы не думали обо мне как о скоте и подонке. Хотел сказать напоследок вам всем, вам, ради которых я и делал все это, пытался узнать больше о вас… о нас…

— Что ты хотел заявить? Что конкретно?

— Я НЕ МОГ НИКОГО УБИТЬ. Ни Балашову, ни Серафиму Павловну Калязину, ни двух других старух, о которых я вообще ничего не знаю и о которых меня почему-то все время спрашивают. НЕ МОГ, ПОТОМУ ЧТО…

Охранники, сидевшие в коридоре ИВС, обернулись на грохот — дверь следственного кабинета влипла в стену. На пороге стоял начальник отдела убийств. Лицо его было белым как мел.

— Уведите подследственного в камеру, — приказал он. А спустя минуту он уже звонил из кабинета начальника изолятора в экспертно-криминалистический отдел, где вот уже неделю проводилась экспертиза препарата Эль-Эйч.

— А знаешь, Никита Михайлович, ничем, брат, пока не могу порадовать, — сообщил ему начальник химической лаборатории. — Этот препарат изготовлен на основе диметилприптамина. Это мы установили. И это действительно не наркотик в настоящем смысле слова, а препарат, используемый в дсихофармакологии, имеющий свойства сильного галлюциногена. Производится он из растительных экстрактов, экспортируемых из Индии и Пакистана. Тот, кто его применяет, действительно не способен в определенные промежутки времени отвечать за свои действия, но… Это диметилприптамин, а Эль-Эйч — гораздо сложнее. Чтобы описать его воздействие на человеческий организм, нужны фундаментальные исследования.

— Сколько вам потребуется на это времени? Две недели, три?. — Никита дышал словно запаленная лошадь.

Эксперт помолчал.

— Ты, видимо, не понял меня, Никита Михайлович. Я повторю: нужны фундаментальные лабораторные исследования… Сколько они продлятся — не мне судить: год, два, три. И не нам их делать. Тут надо обращаться в Институт биохимии. Нужны специальная лаборатория, оборудование, подопытные животные. Это совершенно особый препарат: новое поколение, двадцать первый век. В лабораторных условиях эксперименты с ним могут длиться годами. Неудивительно, что этот бедняга так возжаждал ускорить результат, добровольно став подопытным кроликом. И знаешь, я его понимаю.

— Я тоже, — хрипло выдавил Никита. — ТЕПЕРЬ И Я ТОЖЕ.

Глава 45

ПУТЬ ПОЗНАНИЯ

На следующий день после означенных событий Катя на своем рабочем месте трудолюбиво корпела над очерком о сельских участковых Подмосковья. Время близилось к шести вечера. А ей еще мечталось успеть заскочить в книжный магазин на Полянке, куда, по слухам, поступили мемуары биографа генерала Бонапарта.

Под стук машинки она даже не услыхала, как в кабинет кто-то вошел. Подняла голову — и надо же! — Колосов собственной персоной.

— Ой, Никита, привет.

Он сел на краешек стола. Взял ее руку. Вид его был необычным: потерянным и каким-то мальчишески-отчаянным, словно начальник отдела убийств решался на некий важный и трудный поступок.