Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.

— Так-так, — протянул капитан.

Тина спросила:

— Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.

— В самом деле?

— Ничего сложного. Радичелли — многие сотни, это очень разветвленный род. Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын ее старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит, уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.

— Это может помочь, — заметил капитан. — Спросите у мамы, не знает ли она.

— Спрошу обязательно. — По лицу Тины скользнула тень.

— Что случилось, Тина? — спросила Элизабет. — У вашей мамы неприятности?

— Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.

Когда она ушла, Элизабет сказала:

— Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.

— Это так, — кивнул капитан, но в голосе его слышалось осторожное сомнение. — Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.

* * *

Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом. Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.

— Прошу, садитесь, — предложил он. — Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.

— Не курю, — ответил капитан. — Не могу себе этого позволить.

Тоскафунди слегка усмехнулся.

— Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.

Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.

— Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…

— Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.

Что-то в тоне адвоката капитану не понравилось.

— Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…

— Такой возможностью не следует пренебрегать.

— Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.

— Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.

— Я вас не очень понимаю.

— В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во-первых, что он страдает приступами амнезии, и во-вторых, что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, но никто их там не видел и не слышал.

— Вы предлагаете — давайте говорить в открытую, — чтобы Брук сознался?

— Посоветовать ему такой шаг — это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять ее на себя. — Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. — Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив еще минимум два часа после того, как был ранен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе: старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой еще бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.

— Это ухудшает нашу позицию, — неохотно признал капитан, — но почему вы думаете, что это должно повлиять на наш курс?

— Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, — и я понимаю, что именно это вы имеете в виду, — мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетельницей Кальцалетто — ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можно утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.

— Ладно. Что тогда вы предлагаете?

— Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил. И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?

— Да, — уныло сказал капитан, — понимаю.

— Отлично. В таком случае…

— Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.

— Ах, о Лабро? Да?

Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:

— Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.

— Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?