Венедикт Ерофеев: человек нездешний

О том, что с Петром Леонидовичем Капицей Венедикт Ерофеев был хорошо знаком, а тот отдавал должное его творчеству, свидетельствует его письмо Светлане Гайсер-Шнитман, начавшей исследовательскую работу над поэмой «Москва — Петушки». Эта работа по её завершении была представлена для получения степени доктора наук и опубликована под названием «Венедикт Ерофеев. “Москва — Петушки”, или “The Rest is Silence”». Вот что писал Венедикт Васильевич, отвечая на восторги диссертантки по поводу его произведения: «Завышенная цена моих “Москвы — Петушков” меня порадовала. Я от многих русских слышал подобное же (хоть и написано было для десятка приятелей), из Новосибирска, Еревана, Вильнюса и etc. В том числе от очень неповерхностных и очень разных: Льва Гумилёва, сына двух незадачливых родителей, вождя нашей семиотики Ю. Лотмана, крупных англоведов и пр. Но самое обескураживающее. Ваш комплимент из восьми слов в адрес “Москвы — Петушков” совершенно дословно повторяет сказанное стариком академиком Капицей (он не чурается литературы и сколько позволяет бремя лет и всё такое — пристально следит)». Светлана Гайсер-Шнитман поясняет: «Совпавший со словами академика Капицы мой отзыв о книге — самая блестящая по форме, самая трагическая по содержанию»¹¹.

О встречах Венедикта Ерофеева с Петром Леонидовичем Капицей свидетельствует Борис Шевелев, приятель писателя: «Он ведь часто бывал в гостях у Петра Капицы, который его обожал»¹².

Итак, разговор Петра Леонидовича с Юрием Владимировичем о талантливом писателе-самородке действительно состоялся и прошёл в духе полного взаимопонимания. Это никакой ни «фейк», как сейчас говорят, а многим людям известное событие.

С этого момента нервы Венедикту Ерофееву чекисты не мотали. Я думаю, что ложкой дёгтя в бочке мёда с их стороны была принадлежащая им же идея при расселении дома в Камергерском переулке переместить автора поэмы «Москва — Петушки» в ведомственный дом МВД на Флотской улице. Сбросить со своих плеч ответственность на товарищей милиционеров. К тому же он со своими запоями и собутыльниками больше подходил именно их ведомству.

Долгое время я не знал, почему Венедикт Ерофеев испытывал неприязнь к большинству диссидентов. До тех пор оставался в неведении, пока на свою голову не сдружился с одним из них. Он живёт сегодня во Франции. Выдающийся и широко известный. Любимый и публикой, и нынешними властями. Однажды по пустяку он на меня так наехал, что мало не покажется. Тогда-то я понял, почему Венедикт Ерофеев называл диссидентов «новыми большевиками». Прежде чем защищать права человека, самому надо не только внешне на него походить, а им быть.

Теперь я предложу свою версию, кто ещё мог из окружения Андропова сказать что-то благожелательное председателю КГБ в защиту Венедикта Ерофеева и его поэмы «Москва — Петушки». Таким человеком мог быть только Виктор Луи, он же Виталий Евгеньевич Луи. Об этой таинственной персоне написано в западной прессе больше, чем о Никите Сергеевиче Хрущеве и Леониде Ильиче Брежневе, вместе взятых. Из последних книг, ему посвящённых, я прочитал изданное у нас в серии «Политический бестселлер» документальное исследование Антона Хрекова «Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля» (М., 2010). К этому человеку председатель КГБ, и не только он один, прислушивался.

О Викторе Луи я вспомнил не случайно в связи с автором поэмы «Москва — Петушки». Я уже мельком говорил в этой книге о дружбе Венедикта Ерофеева и Генриха Сапгира. Сапгир познакомил его с Оскаром Рабиным. По тематике и колориту картины Оскара Рабина и поэма «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева, как говорят искусствоведы, корреспондируют друг другу.

Картины Оскара Рабина ценил и покупал Виктор Луи. Как Венедикт Ерофеев, так и Виктор Луи часто посещали его мастерскую. Я убеждён, что они там познакомились. Алек Эпштейн в монографии «Художник Оскар Рабин: запечатлённая судьба» пишет: «Виктор Луи... по всей видимости, искренне ценил творчество О. Я. Рабина: из своих частных заграничных поездок он привозил О. Я. Рабину фломастеры, которые нельзя было купить в СССР в начале 1960-х годов, — это изменило технику художника (начиная с 1963 года многие из рисунков О. Я. Рабина выполнены фломастером на бумаге)»¹³.