Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Идеи славянофильства и западничества были неизбитыми и для образованной и либерально настроенной публики долгожданными. В основе воззрений славянофилов лежало представление, что каждый народ живёт своей самобытной жизнью, все стороны которой веками поддерживаются «народным духом». Понять, в чём заключается, из чего состоит, чего жаждет и на что направлен этот «народный дух», — задача русской интеллигенции. Сергей Платонов утверждал: «В отличие от европейского Запада, вся жизнь которого построена на рассудочности и начале личной свободы, Древняя Русь жила началами веры и общинности. На Западе государства и общества строились насилием и завоеванием; на Руси государство создавалось мирным признанием княжеской династии, а общество не знало внутренней вражды и борьбы классов. В этом и заключалось превосходство Руси перед Западом»². Короче говоря, славянофилы объявили о необходимости самостоятельного пути развития России, учитывая духовное своеобразие русского народа. Те черты характера русского человека, которые сформировались в нём благодаря воздействию на него православной веры, «близкой истинному христианскому “любомудрию” древней восточной церкви»³

. Сильная духом и «преимуществами общинного, “мирского” устройства Русь могла бы служить высоким примером для всего Запада и явить ему сокровища своего “народного” духа. Но этому помешала реформа Петра Великого. Она повела Русское государство на путь ненужных заимствований, воспитала образованные классы в чуждом западноевропейском духе и потрясла устои древнего русского быта»⁴.

Некоторые статьи Константина Аксакова — это обвинительный акт, направленный против деятельности Петра I и его преемников. Для него этот царь, который России дал тело (душу, как считалось, в неё вложила Екатерина II), взошёл на престол незаконно, в результате «военного переворота», с помощью стрельцов, а не был избран. Полезность его новшеств для Константина Аксакова сомнительна. В результате — к старым болезням прибавились новые. Писатель не может простить царю пролитой крови. Для него жестокость, даже освещённая высшими государственными целями, — путь в тупик. Подобные мысли приводили, могу представить, цензоров в ужас, о чём можно судить по сохранившимся документам. Можно увидеть на оттиске одной из статей Константина Аксакова, как цензор двумя параллельными чертами и горизонтальной подстрочной отметил предложение: «подвиг Петра совершался во лжи». Этот документ находится в Центральном государственном историческом архиве (Ф. 31.0. 1. Д. 281). Желающие могут убедиться.

На отсутствие благоговения перед личностью Петра I ещё можно было посмотреть сквозь пальцы. Но использование моральных критериев при оценке самодержавной власти, да ещё власти царя, которого Николай I считал идеалом государственного мужа, несомненно, воспринималось как опасное вольнодумство, как чуть ли не бунтарская идея.

Славянофилы видели в Церкви хранительницу народной жизни. В Церкви, сохранившей духовные ценности Киевско-Новгородской Руси.

Спрашивается: на что реально, сотрясая своими заявлениями воздух, могли рассчитывать славянофилы при существующем в России крепостном праве и полицейском характере самодержавной власти? Другое дело западничество. Ведь они всё-таки надеялись, что дух западной культуры укрепит их творческие силы в противоборстве с российским невежеством. Западники верили, как отмечает Сергей Платонов, «в единство человеческой цивилизации и полагали, что Россия стала цивилизованным государством лишь со времён Петра Великого, благодаря именно реформам Петра»⁵. Западники иронизировали над прекраснодушием славянофилов. «Самобытность», о которой те трубили на всех углах, представлялась им обыкновенной дикостью.

Венедикт Ерофеев ценил творчество тех и других. Вместе с тем благоволил больше Александру Герцену, особенно его величайшему автобиографическому сочинению «Былое и думы». Да и Пётр Чаадаев был, как умный и честный человек, ему близок и дорог. Он даже за него, как, надеюсь, помнит читатель, заступился перед литературоведом Дмитрием Урновым. Без XIX века не было бы русского писателя Венедикта Васильевича Ерофеева. Не оформился бы он умственно. Серебряный век оформил его разве что внешне (от него досталась Венедикту Васильевичу манера созерцать, возлежа на диване и подперев голову локтем), и ещё в виде бонуса от полузабытого литературного прошлого этот же век внёс шокирующий словесный кураж в манеру его письма.

Славянофилы и западники «сходились друг с другом в критике современных им русских порядков»⁶. У самодержавного правительства был свой взгляд на русский народ и основы его жизни. Он был закреплён в формуле Сергея Семёновича Уварова[373], венчающей его теорию официальной народности: «Православие, самодержавие, народность». Уваров был при Николае I вроде Михаила Андреевича Суслова при Брежневе.