Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Его окружение изрядно истомилось в ожидании повторения чего-то сопоставимого с его первым и пока что единственным шедевром. И как только известие о пьесе достигло их ушей, со всех сторон начались приглашения с единственной просьбой: чтобы он своим неподражаемым баритоном озвучил только что им созданное. У него был действительно удивительный голос с тёплым задушевным тембром и в нужный момент меняющимися модуляциями. Динамику развития событий, связанных с восприятием пьесы окружением Венедикта Ерофеева, возможно проследить по его дневниковым записям. Начались эти публичные чтения ещё до окончательного завершения его работы над пьесой и сопровождались основательными возлияниями. В дневнике Венедикт Ерофеев отмечает первое публичное платное чтение первых актов 23 марта у Иодковских. Эдмунд Феликсович Иодковский[381], поэт, прозаик, журналист, был заметной фигурой в писательской тусовке того времени. В широких кругах получил известность песней: «Едем мы друзья / В дальние края. / Станем новосёлами / И ты, и я!» Как записывает автор пьесы, был «большой успех»¹³. Следующий день 24 марта отражён следующей записью: «День, в котором, по-моему, под аккомпанемент холодного и горячего спиртного заканчиваю 4-й акт»¹⁴

. 29 марта: «Пьяненький вечер публичного чтения у Марии Фоминой». Присутствуют Виктор Ерофеев и Дмитрий Пригов. Наконец, произошло важное событие: в квартире у Венедикта Ерофеева появился Владимир Муравьёв: «Мур. в гостях. Читает 4-й акт. Нехотя даю ему 3-й, и он прочитывает со снисходительностью, “интермеццо”»¹⁵.

Как понимать присутствие в этой записи итальянского слова «интермеццо», происходящего от латинского intermendis и означающего «находящийся посреди», «промежуточный»? В современном языке интермеццо — это пьеса промежуточного, связующего значения. Обращу внимание читателя, как Венедикт Ерофеев изящно сформулировал отношение близкого друга к его последнему произведению, которое по прочтении двух актов Владимир Сергеевич должным образом не оценил.

Судя по всему, у Венедикта Ерофеева произошёл серьёзный перебор с алкоголем, безмерно поглощаемым им всякий раз при этих творческих посиделках. Всё закончилось тем, чем должно было закончиться: «2 апреля — Вторник. Корвалол. Полчекушки. Санитары. Спокоен. “Только на 5 дней”. Отделение реанимации. Весь вечер под капельницей. Позволяют курить. Любезное обращение»¹⁶

. Во второй раз он оказывается в психиатрической больнице.

3 апреля он всё ещё находился в реанимационном отделении. Отношение к нему медицинского персонала — лучше не представить. Опять капельница, после которой ему удалось каким-то образом раздобыть полстакана чего-то из спиртного. Надеюсь, что не водки. В его дневнике это событие обозначено чудом. Ему дозволена одежда. Аппетит у него по-прежнему не появился.

На следующий день, 4 апреля, состоялось переселение Венедикта Ерофеева из реанимационного отделения в обычную палату. К нему снова вернулось бодрое состояние духа. Он долго рассматривал за окном «клочки оттаявшей травы». Вечером его навестила Галина Носова. Принесла что-то из одежды, авторучку, очки и написанные им страницы пьесы. На следующее утро он рассортировал по порядку эту кипу бумаг и взялся за написание пятого акта. Кто-то из больных подошёл к нему и сказал: «У вас интеллигентное лицо»¹⁷. Эту фразу он занёс в свой дневник. Из неприятных моментов того дня он зафиксировал «массу уколов», что, однако, нисколько не повлияло на его деловой настрой продолжить работу над пьесой.

Теперь я перейду непосредственно к цитированию последующих дневниковых записей Венедикта Ерофеева. Они не столь отрывочны и сумбурны, как предыдущие, мною пересказанные:

«6 апреля — вербная [Лазарева] суббота. Впервые съедаю всё меню. В ожидании гостей. Яны (Щедриной. — А. С.) нет. Нос[ова], Лён (Слава Лён, настоящее имя Вячеслав Епишин. — А. С.

), его приятель. Куча приношений. Весело. Чудно. Но отбор для пьесы притормаживаю. Бессонница до 3-х ночи.

7 апреля — Вербное воскресенье. После бессонницы. Неутомим. Весь день — отбор для 5-го акта заканчиваю. Теперь можно переписать набело. Бодро и непоседливо. Аппетит — уже требую добавок. И снова бессонница до половины третьего.

8 апреля — переселение в спокойную палату. Стойкая благосклонность врачей. Позволено позвонить домой: требую от Нос(овой) прежних актов для ориентировки и “Москва — Петушки” для персонала. Вечером — Нос(ова). О приезде Бориса Ер(офеева). Как быть? За окошком валом валит снег.

9 апреля — весь день в отличном и победном настроении. Рыженькая Вал[ентина] под влиянием «М[осква] — П[етушки]»: “Я потрясена, Вен[едикт], книгой. Это обалденно, ваш юмор выше булгаковского” и пр. И даже не делает мне никаких уколов. И — разрешение на прогулки. 1-я прогулка. Тот самый садик и беседка. Всё-таки: четыре страницы пишу набело и вечером отдаю пришедшей Нос[овой]. Начало 5-го акта есть. Бессонница до 4-х.