Венедикт Ерофеев: человек нездешний

На что же обратил внимание мемуарист, изначально объявивший, что не намерен выступать в роли демифологизатора? Начну с особенностей характера Венедикта Ерофеева, увиденных и обозначенных Марком Фрейдкиным. Основная его черта была в том, что он, «будучи буквально и фигурально на “ты” со всем миром, фамильярности и амикошонства не терпел»⁹. Эта его церемониальность в общении с людьми дополнялась ещё одной чертой: «Надо сказать, что Веня в быту был человеком преимущественно молчаливым — я, признаться, не припомню, чтобы когда-нибудь в разговоре слышал от него больше десяти-пятнадцати слов подряд. Он явно предпочитал слушать других, а не говорить сам, хотя пустую болтовню, к которой я по малолетству имел склонность, переносил с трудом. Как мне кажется, для него слишком очень многое в нашей обиходной речи и в жизни вообще представлялось очевидностью и трюизмом, тем, что англичане называют “it goes without saying” (в переводе с английского языка «вне всякого сомнения». — А. С.

), а произнести что-то банальное и общепринятое он просто не мог себе позволить. С годами я начал это очень хорошо понимать и тоже стал чаще помалкивать»¹¹¹.

Марк Фрейдкин не обходит в своих мемуарах, говоря о взглядах Венедикта Ерофеева, и «еврейский вопрос»: «Кстати уж, о “жидках”. Не могу согласиться с глубоко мною чтимым М. Л. Гаспаровым, в своих блестящих “записках и выписках” однозначно назвавшим Веню антисемитом. Хотя, конечно, его отношение к евреям во многом обусловливалось вдумчивым чтением Розанова и, соответственно, было по меньшей мере амбивалентным. Кроме того, сюда примешивался и фрондёрский протест против традиционной юдофилии российской либеральной интеллигенции, тогда как о первой и о второй Веня отзывался с неприкрытой неприязнью. Но в бытовом и чисто человеческом плане ни о чём подобном не могло идти даже речи, и здесь никого не должны вводить в заблуждение некоторые Венины бонмо из посмертно опубликованных записных книжек или то, что словечко “жидяра” было одним из самых употребительных в его лексиконе. Это, на мой взгляд, носило во многом игровой характер, да и вообще Веня, как мне кажется, был более “театральным” человеком и гораздо чаще “работал на публику”, чем о нём сейчас принято говорить»¹¹

.

Галина Павловна Носова описана Марком Фрейдкиным как женщина добродушная, хлебосольная и всецело преданная Венедикту Ерофееву. Куда менее привлекательным представлен им Вадим Тихонов, «любимый первенец» Венедикта Ерофеева, к которому автор мемуаров «не испытывал ни малейшей симпатии»¹².

Приводимый Марком Фрейдкиным эпизод в троллейбусе, где он случайно столкнулся с Вадимом Тихоновым, достаточно характеризует этот колоритный персонаж из «великолепной семёрки» Венедикта Ерофеева: «... и вдруг увидел, что на передней подножке висит Вадя. Он тоже увидел меня, ужасно обрадовался и, выкрикивая малоцензурные приветствия, сейчас же начал неизвестно зачем пропихиваться ко мне через битком набитый вагон. Прямо надо мной возвышалась очень солидная, полная и прекрасно одетая дама лет пятидесяти. Помню, я стоял на нижней ступеньке, буквально уткнувшись носом в её роскошный и благоухающий бюст. Дотолкавшись до неё, Вадя своим нарочито пронзительным тенорком внятно произнёс на весь троллейбус: “Гражданочка, сраку-то прими — не видишь что ли, мне к композитору пройти надо!”»¹³

. Композитором Марка Фрейдкина называли в ерофеевской компании из-за его умения «бацать» по клавишам и в связи с тем, что известного композитора Фрадкина[455] также звали Марком.

Я крайне сожалею, что Марк Фрейдкин при существовавших у него аналитических способностях и литературном даре не увидел главного в личности и творчестве Венедикта Ерофеева. Не признал за ним ставшую редкой способность различить в окружающем мире проявления застенчивого Добра и мимикрирующего Зла.

Чего не заметил в Венедикте Ерофееве его коллега по перу, разглядела и талантливо описала Наталья Шмелькова в своей книге «Последние дни Венедикта Ерофеева».

Перед встречей с Натальей Шмельковой Венедикт Ерофеев ни монахом, ни верным мужем, увы, не был. Вот, например, как он, женатый на Галине Носовой, с присущей ему иронией в письме сестре Тамаре Васильевне от 13 ноября 1982 года рассказывает о некоторых сложностях, вызванных его любовными отношениями с несколькими женщинами: