Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

«Искажения и погрешности» – необходимая часть бытования этих текстов, в чем-то сближающая их с произведениями средневековой литературы и фольклора. Согласно данным сетевой анкеты 2017–2018 годов, больше половины читателей самиздата тиражировали читавшиеся ими тексты[1167]. Авторский самиздатовский текст может иметь первоначальный вариант (не всегда нам доступный), но всегда имеет большее или меньшее число копий, которые и определяют его читательскую судьбу. Даже печатный текст может от них зависеть, как это и произошло с поэмой «Москва – Петушки», впервые опубликованной по тексту, вероятно, восходящему к одной из шести копий автографа, сделанных Р. В. Выговской в 1970 году.

Однако из материалов Архива наиболее интересным с точки зрения текстологии произведений писателя представляется нам экземпляр 8 выпуска машинописного журнала «Вече»[1168], в котором состоялась первая публикация написанного специально для издания эссе Ерофеева «Василий Розанов глазами эксцентрика» (эссе – ретроспективное авторское определение жанра). Документ представляет собой машинописную тетрадь формата А4, текст Ерофеева расположен на с. 216–240 (в составе рубрики «Литературная страница») и предварен редакционным предисловием (без подписи) «Странник, играющий под сурдинку»

[1169]. В отличие от «Москвы – Петушков», текст этого эссе, по-видимому, с самого начала распространялся в составе журнала, а не как отдельное произведение.

Журнал «Вече» издавался в 1971–1974 годах в г. Александров Владимирской области, где жил его главный редактор, В. Н. Осипов (1938–2020), к тому времени бывший политзаключенный (осужден как один из организаторов встреч у памятника Маяковскому в Москве). Считается, что редакционный тираж журнала составлял несколько десятков экземпляров[1170], каково было общее число копий, неизвестно, как неясно и происхождение конкретного экземпляра, хранящегося в «Архиве истории инакомыслия».

«Вече» позиционировался как патриотическое издание, обращенное к национальной тематике, сосредоточенное на интересе к определенным темам русской истории, культуры, к православию[1171]

. Однако националистическое направление редакции не было секретом для современников («трибуна русских православных националистов»[1172]). В биографии Ерофеева отмечается, что «появление прозы Ерофеева именно в националистическом журнале придало новую подсветку его образу в глазах значительной части оппозиционно настроенной интеллигенции»[1173], имеются в виду подозрения писателя в антисемитизме. Справедливости ради нужно сказать, что дело не только в репутации журнала. В самом тексте эссе есть фрагменты, которые можно трактовать как выражение неприязни к евреям – ответственным за коммунистическую идеологию, окружающую лирического героя-повествователя навязчивым бессодержательным дискурсом. Прежде всего, это образы «классных наставниц» повествователя, которых он упоминает в разговоре с фармацевтом Павликом (София Соломоновна Гордо и Бела Борисовна Савнер

[1174]). Эти образы амбивалентны: с одной стороны, они рассказывали своим воспитанникам о «созвездии обскурантов» царской России, с другой – пропагандировали позитивистскую, атеистическую или просто внерелигиозную культуру. Такие слова «не трогают душу». Мысли же Розанова – «мракобеса» (поэтому и заинтересовавшего повествователя) – освежающе действуют на богооставленного героя, постепенно вытесняя из его цепляющегося за чужие идеи сознания афоризмы Э. Ренана, Н. А. Островского, А. П. Маресьева, В. П. Боткина, Н. Н. Миклухо-Маклая и др.[1175]

Однако какими бы ни были взгляды Ерофеева, предисловие к «Василию Розанову»[1176]

дает не так много пищи для размышления о совпадении их с мнением редакции. В нем говорится о влечении Ерофеева к религиозной проблематике: в студенческие годы у него

возник глубокий интерес к истории Руси, к проблемам древне-русской литературы и постоянная страсть ко всему, связанному с античностью и ранним христианством[1177].

Как характерная черта произведений писателя выделяется «иеремиада на обывательщину», рассматривается генеалогия лирического героя Ерофеева, возводимая к «лишним людям», указывается на появляющийся в эссе о Розанове, благодаря «незамкнутости на себя», «слабый, но просвет». Творчество Ерофеева встраивается в историко-литературную традицию, в частности оно сравнивается с прозой Ф. Сологуба, а также провозглашается стремление писателя к свободе творчества, дающей «земной смысл и оправдание» душе[1178].