Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

К числу истоков жанра путешествий в русской литературе XIX века можно отнести стремительное развитие научного прогресса, возбуждение от социальных и политических идей, теорий и утопий времени, масонство, богатую сатирическую традицию русской литературы, очарование Стерном – ряд, касающийся и радищевского творчества.

Судьба России со всей тяжестью современных проблем и вопросов – предмет горькой иронии, трогательной неустанной заботы и глубокого гражданства книги Радищева. Петушинское путешествие может быть понято как ее пародированное отражение. Исходные пункты поездки: отчуждение и сознание ограниченности опыта рациональной человеческой мысли и цивилизации; язвительный скепсис в отношении «плодов просвещения», над которыми Венедикт Ерофеев смеется всей массой своих цитат, отталкивание от поверхностных описательных путешествий современных писателей, монотонность официальной сатиры, неприятие вынужденной оседлости советской жизни, сугубо личные мотивы поездки и т. д. «Путешествие из Петербурга в Москву» разбито на главы, носящие названия станций. Герой сходит на землю, беседует, записывает, размышляет, спит. Старинный эпический ритм подлежит размеренной ясности «лошадиного» путешествия. В «Москве – Петушках» мелькают перегоны, дающие названия отрывкам разрываемого рассказа, поток сознания непрерывен, езда безостановочна, ритм сбивчив, смешение снов и жизни беспорядочно, кошмары неотвратимы и гибельны. «Железная дорога изменила все течение, все построение, весь ритм нашей прозы. Она отдала ее во власть бессмысленному лопотанию французского мужичка из „Анны Карениной“», – писал в «Египетской марке» Мандельштам[240]

.

Но один пункт национального обобщения Радищева является основополагающим для «Москвы – Петушков» (оригинальная орфография):

Посмотри на рускаго человека; найдеш его задумчива.

Если захочет разогнать скуку, или как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-нибудь случится не по нем, то скоро начинает спор или битву. – Бурлак, идущей в кабак повеся голову и возращающейся обагренный кровию от оплеух, многое может разрешить доселе гадательное в Истории Российской[241].

«Бурлак», взявшийся раз и навсегда с помощью знаменитой «кухарки» разрешить загадки Истории Российской, превратил страну в сплошной и страшный кабак. Безумным странствием по нему отозвался Венедикт Ерофеев на великую дорожную традицию.

* * *

Кабак – фон первого «дорожного» диалога в «Мертвых душах»:

«Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой[242].

На последнем отрезке гоголевского полотна мы читаем еще одно знаменитейшее описание пути:

Эй, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал?.. Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? ‹…› Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства[243].