Читаем Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence полностью

…я дал им почитать «Соловьиный сад», поэму Александра Блока. Там в центре поэмы, если, конечно, отбросить в сторону все эти благоуханные плеча и неозаренные туманы и розовые башни в дымных ризах… (138)

Сентенциозный, литературно-лирический «полив», сравнимый Вайлем и Генисом с гоголевским стилем письма:

Утром плохо, а вечером хорошо – верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот – если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение – это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю как вам, а мне гадок.

Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады, – так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно (131).

________________

Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? и затмение души тоже. Мы все пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира (213).

В первом случае гоголевская реминисценция подчеркнута украинским «любо», во втором – гоголевской парафразой.

Стилизация литературно-народной речи, встречающейся в сказках, но и в литературе (вспомним хотя бы Лескова):

Я говорю: «Хозяюшка!» – голосом таким пропитым и печальным говорю: «Хозяюшка! Зверобою мне, будьте добры…» (172).

Философски-отвлеченная манера выражений попадает в поле писательского обстрела, придавая приниженностью темы особую контрастность соотношению формы и содержания:

пукнуть – это ведь так ноуменально. Ничего в этом феноменального нет… (136)

Примеры непосредственных стилизаций-цитат:

Все голоса у всех певцов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по-своему (127).

________________

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему[237].

* * *

…ты ведь уже рисуешь буквы, значит, можешь думать сам… (146)

________________

Cogito ergo sum. – Я мыслю, следовательно (значит), я существую.

Вторая цитата не столь безусловна, как первая: в случае цитации Декарта можно говорить скорее об использовании формального логического построения. Но напомним, что в опубликованной пьесе «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» герой-алкоголик регулярно порывается цитировать Декарта[238].

Интереснейшей особенностью прозы Венедикта Ерофеева является включение в текст прозы поэтических размеров:

Зато какая гармоническая сука! 148) – ямб;

________________

Я снова лгу перед лицом Твоим, Господь! (189) – ямб;

________________

Играй, пышнотелая блядь, истомившая сердце поэта! (149) – амфибрахий;

________________

Началось шевеленье и чмоканье (165) – анапест;

________________

Что мне выпить во имя Твое?.. (157) – анапест.

Примеры легко умножить[239]. В книге часто встречается «трехдольная проза» с нерегулярной метрикой:

О, блудница с глазами, как облака! О, сладостный пуп! (150)

________________

Я бежал и бежал сквозь вихорь и мрак, срывая двери с петель. Я верил, что поезд «Москва – Петушки» летит под откос (210).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное