Венеция. История от основания города до падения республики

В тот первый визит мы уехали, как только начало смеркаться и над Гранд-каналом зажглись фонари. Ни один город я еще не покидал с таким горьким сожалением. Но на следующий год мы вернулись и задержались подольше; я начал исследовать город самостоятельно и открыл одно из главных удовольствий своей жизни – ночные прогулки по Венеции. К одиннадцати часам на улицах не остается ни души, кроме кошек; освещение идеально – ничего, кроме редко стоящих электрических фонарей, а тишину нарушают лишь ваши шаги да случайные всплески воды, неразличимой в сумраке. Во время этих прогулок, лет тридцать назад тому назад, я и влюбился в Венецию. С тех пор я исходил ее вдоль и поперек – и люблю по-прежнему.

Мой отец умер в 1954-м, на Новый год. После него сохранилось внушительное собрание книг о Венеции и несколько страниц заметок, но книга по истории города, за которую он так долго мечтал взяться, осталась ненаписанной. Однако сейчас, как мне кажется, необходимость в подобной книге стала еще острее, чем в те времена. Город отчаянно борется за жизнь, привлекая к себе все больше внимания общественности; но, несмотря на обилие замечательных путеводителей, очерков, обзоров, посвященных искусству и архитектуре, и исторических исследований по отдельным периодам, с начала XX в. на английском языке появилась (насколько мне известно) всего одна, да и то чересчур краткая книга, в которой общая история Венецианской республики изложена целиком и последовательно, в хронологическом порядке. В XIX в., положим, таких работ вышло несколько, но все они, на мой (возможно, чересчур ревнивый) взгляд, либо неточны, либо неудобочитаемы – и даже, как правило, сочетают оба этих недостатка.

Итак, эта книга – попытка заполнить пробел: изложить всю историю Венеции от ее истоков, теряющихся в тумане, и до того печального для всей Европы дня, когда Лодовико Манин медленно снял с головы дожескую шапку и передал ее секретарю со словами, что больше она ему не понадобится. Задача оказалась нелегкой: одна из самых трудноразрешимых проблем, с которыми сталкивается любой историк Венеции, – это инстинктивный, подчас доходящий до фобии страх перед малейшим, пусть даже косвенным намеком на культ личности. Всякому, кто берется за эту тему, рано или поздно доводится с тоской и завистью вздохнуть о городах материковой Италии, по которой великолепной и надменной процессией шествуют обладатели громких имен: Медичи и Малатеста, Висконти и делла Скала, Сфорца, Борджиа и Гонзага… В Венеции же громкие имена куда чаще носят дворцы, чем люди, а пробудить в себе живой человеческий интерес к постановлениям и дебатам безликого Совета десяти куда как непросто.

Еще одной трудностью для меня стало постоянное искушение отвлечься от истории как таковой и погрузиться в рассуждения о живописи и скульптуре, архитектуре и музыке, костюмах, обычаях и общественной жизни – особенно когда дело дошло до XVIII в., в котором искусственная изощренность этой жизни достигла таких высот, на какие поднималась разве что военная машина республики тремя столетиями ранее. Казанова и Карманьола – кто из них был более оторван от реальности? Которая из двух фигур трагичнее – или в конечном счете смешнее, если уж на то пошло? С этим искушением я старался бороться, насколько мог (хотя и отдаю себе отчет, что преуспел не вполне, особенно в том, что касается архитектуры), потому что книг на подобные темы, написанных знатоками и снабженных множеством иллюстраций, в наши дни и так предостаточно, а моя работа и без того чрезвычайно объемна.