Венеция. История от основания города до падения республики

Нередко можно наблюдать, как огромные волны миграции захлестывают какую-нибудь страну, изменяя ее облик и открывая новую эру в ее истории. Но совсем другое дело – горстка беженцев, выброшенная судьбой на песчаную отмель шириной в несколько сотен туаз[1], давшую им приют, но не давшую территории для развития. И тем не менее все новые переселенцы стекаются на эти зыбкие пески, где нет ни растительности, ни питьевой воды, ни строительных материалов, ни даже места для строительства, – никакой основы для промышленности, необходимой, чтобы выживать и укреплять почву под ногами. И вот уже они являют народам своего времени первый пример правления, регулируемого законами, создают, по существу, на болотах и раз за разом возрождают могучий флот, ниспровергают великую империю и собирают богатства Востока. Прошло время, и потомки этих беженцев стали определять политическое равновесие Италии и господствовать на морях, фактически превратив все государства Европы в своих данников, и, наконец, свели на нет усилия наций, объединившихся против них в союз. Это, несомненно, великий подвиг человеческого духа, заслуживающий самого внимательного рассмотрения.

Пьер Дарю. История Венецианской республики

Часть I

От варварских нашествий до Четвертого крестового похода

Вопрос: Что есть море?

Ответ: Прибежище в невзгодах.

Алкуин. Беседа детей в вопросах и ответах

1

Истоки

(до 727 г.)

Немногие бежали от того,Кто похвалялся: «Там, где конь прошел мой,Трава уж не растет», – но беглецыВенеции начало положили.Сперва они гнездились, точно чайки,

Над бездной моря, на песках зыбучих,Под ветром, дувшим с севера и с юга,И каждый шаг давался им с трудами;Но время шло, и вот уж над волнами,Как бы могучим выдохом пучины,Вознесся город золоченых шпилей,

Театров и украшенных соборов,Арена славы и оплот сиянья,Себе не знавший равных за века.Сэмюэл Роджерс. Венеция

В некотором смысле Венеция до сих пор лежит в колыбели, из которой когда-то вышла. Пожалуй, во всем мире не найдется другого большого города, которому удалось бы сохранить в своем непосредственном окружении так много от первоначальной атмосферы породившей его среды. Путешественник, приближающийся к Венеции – будь то с моря, как и подобает к ней приближаться, или по суше, через мост, или даже по воздуху, – видит все ту же плоскую и пустую водную гладь, все те же болота и тростниковые заросли, среди которых некогда нашли приют первые венецианцы; и поражается, с каждым разом все сильнее, не просто неосуществимости, а чистому безрассудству их затеи. Это причудливый мир – мир венецианской лагуны: около 200 квадратных миль соленой воды, большей частью мелкой, человеку по пояс, но изрезанной глубокими каналами, по которым венецианские корабли столетиями пролагали путь в открытое море; усыпанной отмелями – отложениями ила, который веками несли сюда с Альп Брента, Силе и другие, еще более могучие реки, наподобие По и Адидже; ощетинившейся несметными рядами столбов и свай, которые вбивали в песчаное дно как приметы невидимых, но важных деталей местности: рыболовных угодий и вершей для омаров, затонувших кораблей, тянущихся под водой канатов и якорных цепей, мелководий и предпочтительных маршрутов для лодочников, занимающихся перевозками между городом и островами. В любое время года, при любом освещении лагуна кажется до странности бесцветной: вода здесь не настолько глубока, чтобы обрести насыщенную бархатистую синеву Средиземного моря или терпкую зелень, обычную для других областей Адриатики. И все же она бывает прекрасна – в особенности осенними вечерами, когда дни становятся короче и поверхность лагуны блестит, точно масло, под низким, туманным солнцем. Так прекрасна, что невольно задаешься вопросом: почему знаменитые венецианские художники, зачарованные все, как один, великолепием своего города, уделяли так мало внимания его окрестностям? Будь на их месте голландцы, они бы знали, что делать! Впрочем, венецианскую школу всегда отличала жизнерадостность, а лагуна, при всей своей красоте, бывает невыразимо печальной. И спрашивается, кто в здравом уме решился бы покинуть плодородные равнины Ломбардии, чтобы основать поселение (не говоря уже о городе) среди этих болотистых, малярийных пустошей, на этих крохотных песчаных островках, поросших пыреем, – беззащитных игрушках течений, приливов и ветров?