Венгерская рапсодия

– Нет, – я намеренно умолкла. – Мне просто не спалось.

Затем долгая пауза, после которой казалось, что он встал с кровати и зашаркал по комнате. Конечно, я не могу быть уверена на этот счет, возможно, это просто ветки деревьев стучат в окно, а я, как городская девчонка, не распознаю этот шум. Но это побуждает меня сказать еще что-то. Может, снова спросить, все ли у него в порядке…

Мы могли бы поговорить о погоде, раз он так нервничает от других тем.

– Я просто подумала… – Но эта попытка была такой же провальной, как и все остальные, к которым я прибегала. То есть, вполне очевидно, что я выпрашиваю приглашения войти в комнату. Нужно быть идиотом, чтобы этого не понять, потому что я начинаю с бессмысленных фраз и говорю с дверью.

Но у него, кажется, снова уходит целый год на то, чтобы ответить. А когда это наконец случилось, то прозвучало совсем не гостеприимно.

– О чем ты подумала? – спрашивает он, будто не может допустить, чтобы предложение осталось незаконченным, – ему нужно, чтобы все было сказано ясно, четко и законченно, а не так, как я говорю.

Проблема в том, что я не знаю, что ему сказать. Я не привыкла чего-то так долго ждать. Раньше я бы уже плюнула на это и списала бы все на джакузи, но, вспоминая его тело, неожиданно возникшие эмоции на лице и то, как он почти – почти! – меня поцеловал, я стала настойчивее.

– Может, я войду и мы поговорим?

Даже через дверь я слышала его сомнения. Не просто сомнения – я почти слышала, как он собирается ответить нет, но в конце концов он оказывается менее категоричен. По-моему, он и правда старается больше не быть подонком, и я признаю, что это непросто, когда какая-то чокнутая пытается заставить тебя заглянуть в лицо собственным чувствам, от которых тебе становится не по себе.

– Может, лучше утром? – спрашивает он, и клянусь, я уже почти согласилась… правда… не хочу давить на него, склоняя к тому, к чему он не готов, и, честное слово, я движима исключительно любопытством.

Думаю, он чем-то там занимается. Чем-то… что мне хочется увидеть. И он уступит, потому что в следующую секунду после недолгих уговоров, он, кажется, передумал.

– Ладно, заходи ненадолго.

Хотя все равно это странно. Я чувствую себя так, словно пробралась в то место, где мне не стоит находиться, просто открыв дверь и проскользнув в комнату. И когда мне наконец это удалось, все, на что я была способна, – это:

– Привет.

Боже, это и впрямь трогательно. Я удивлена, что он мне вообще ответил, правда, и не только из-за всей этой ситуации. Он выглядит… странно. Не похож на себя. Его волосы взъерошенно торчат с одной стороны, что само по себе необычно, но есть и кое-что еще. Кое-что, о чем мне не очень-то хочется думать.

– Привет, – говорит он.

Но его незамысловатый ответ куда более небрежен, чем мой. Кажется, что он поднимается и опускается, что в нем намного больше выдоха, чем требуется. Кроме того, он слегка дергает себя за волосы, когда это произносит.

– У тебя все в порядке? – спрашиваю я.

Его ответ звучит еще нелепее, чем приветствие. Он выпалил это так, словно я его не спрашивала, а обвиняла в чем-то ужасном. И бросив свое острое «что?», он предпринимает не очень удачную попытку исправить ситуацию.

– Все в порядке, а разве не должно быть? – говорит он, и, разумеется, в ту же секунду мне стало очевидно, что это не так.

Мне в глаза бросился миллион мелких деталей, как, например, то, как он сильно прижал простынь к груди, хоть я и видела, что у него расстегнута пижама. И несмотря на ужасный холод, у него капельки пота блестят над верхней губой, а он не хочет их вытереть. Возможно, потому что не хочет, чтобы я это заметила.

– Не знаю, просто кажется, что ты немного…

– Ты пришла среди ночи, Мэллори. Я устал.

– Уверен? Потому что ты не выглядишь уставшим.

И это была правда. Он не выглядел уставшим. Скорее наоборот: огромное почти дикое животное, я его никогда таким не видела. И чем дольше это длится, тем становится хуже. Вообще-то он сам это озвучил, когда я присела на кровать.

– Нет, не садись – не надо, – выпалил он, но, разумеется, уже слишком поздно.

Я уже выбрала себе место, и несмотря на прожигающий взгляд, не собираюсь хоть немного подвинуться. До нашего разговора в джакузи мне казалось, что этот взгляд высушит меня как сморщенный фрукт.

Но теперь все изменилось.

– Я просто думала, что, возможно, ты захочешь поговорить, – говорю я, и, похоже, теперь даже он понимает, что это я имею в виду нечто другое. Это видно по его взгляду, вдруг ставшему осторожным. И я чувствую, как он ищет подсказку в моих словах.

Я имею в виду нечто другое, – думаю я, и меня начинает бросать то в жар, то в холод. Как будто тебя сначала опускают в расплавленный свинец, а потом – в ледяную воду. В результате я, естественно, закалилась как сталь и не собиралась отступать, но я сама этого не осознавала, пока он не подтолкнул меня локтем.

– О чем? – спрашивает он, и тогда из меня вырывается все.

– О том, как сильно ты возбуждаешься, когда я говорю непристойности.