Венок для мертвой Офелии

После этого она ушла со сцены. Даже не ушла – убежала. Настолько естественно у нее это получилось, что зал сначала замер, а потом – разразился аплодисментами. Не хлопала и не кричала «браво» только Варька, по той причине, что голова у нее была повернута на сто восемьдесят градусов, и ее куда больше интересовала хлопнувшая в этот момент дверь. Надо сказать, что и я невольно заинтересовалась. Обернувшись, я, впрочем, увидела только темную тень, исчезнувшую в проеме.

– Сергей Иваныч, – прошептала Варька. – Странно… Чего это он?

Я пожала плечами.

– Проникся. Шекспиром, – сказала я. – В отличие от тебя он не чужд прекрасного.

– Я тоже не чужда, – сказала девица. – Просто я по-английски не врубаюсь.

– А тебе для этого по-русски прочитали, – съязвила я. – Спецом для неучей.

– А, – протянула Варька. – Да, там про подарки было… Что не фиг было мне дарить подарки, когда ты, типа, не собирался отнестись серьезно к моей любви. И чтобы он забрал эти подарки, раз он гад такой.

– А откуда ты знаешь, что это был Сергей Иваныч? – спросила я.

– Тоже мне, бином Ньютона, – фыркнула Варька. – Он там стоял. Потом в темноту ушел, чтоб не палиться. Слушай, Тань, а может… У них с Аськой любовь?

Я постаралась сделать серьезное и взрослое лицо, исполненное строгости. Сурово посмотрела на Варьку. Она смотрела на меня почти умоляюще: «Ну, скажи, что это любовь, мне так хочется. Это же так интересно». Но я осталась непреклонной.

– Варь, – сказала я. – Зачем придумывать то, чего нет? А если даже и есть… То это не наше с тобой дело. Поняла?

– Поняла, – вздохнула Варька. Потом, еще немного подумала и сказала упрямо: – А все-таки вот это – про забирай свои подарки и не писай в мой горшок, это Аська Сергею Иванычу адресовала… И не спорь, Тань, это видно было очень даже хорошо!

Такая крутая трактовка шекспировского текста сразила меня наповал. Я даже не стала возражать, потому что, по сути, это было верно. А раз дитя ухватывает суть, что ж? Пусть ухватывает хоть на сленге, лишь бы вообще понимало.

– Кстати, – продолжила Варька, – я заметила, что Сергей Иваныч отчего-то на этих подарках слегка спалился.

– Как это? – переспросила я. Молодежный сленг все-таки временами ставил меня в тупик.

– Да так, – снисходительно хмыкнула Варька. – Как она начала про эти подарки, глядя прямо на него, так он тут же собрался и, не простившись, быстро слинял.

– Может, он Шекспира не любит? Как и ты, – не удержалась я.

– Я Шекспира люблю, – опровергла мои инсинуации Варька. – Очень! А что Сергей Иваныч его невзлюбил, да так резко – это вот странно. Тем более, что-то не думаю я, что тут вся публика на Шекспире выросла и страсть как его обожает. Однако ж ничего так. Терпят. Сидят.

– Они лучше воспитаны, – возразила я.

– Ну да, ну да, – закивала Варька, – особенно наш алкаш дядя Петя очень воспитанный…

Тем временем вернулась Ася. Повторила на бис свой монолог. И – словно в подтверждение Варькиных слов – воспитанный дядя Петя, приподнявшись в кресле, зычным голосом воскликнул:

– Ай, ядрить в корень, душевно мужик стишата слагал! А ты, Настена, прямо у нас как Нонна Мордюкова, красота неописуемая и талант такой же!

Варька фыркнула. Жена дяди Пети засмущалась и укоризненно выматерилась на мужа, пытаясь его усадить обратно. Но, судя по запаху, дядя Петя уже вкусил своей амброзии, и теперь его душа рвалась к высокому.

И, не обращая внимания на такие мелкие препятствия, как ноги и колени соседей, дядя Петя рванул всем телом за своей душой туда, где на сцене замерла в испуге нежная Офелия.

– Аська, – взывал по ходу движения дядя Петя, – Аська, зараза ты такая… разжалобила, силов нету… Дай обниму тебя!

Ася в тревоге оглянулась, словно ища защиты у темной, местами дырявой бархатной портьеры, по недоразумению именуемой занавесом, и отшатнулась, когда дядя Петя, кряхтя и сопровождая свои неимоверные усилия суровыми непечатными изречениями, наконец поднялся на сцену и, распахнув объятия, двинулся на нее.

– Петька, ты что, охренел?! – заорала его супруга. – Ты, блин, в культуру-то зачем полез, со своей свиной мордой?

«Культура» в лице Аси содрогнулась, когда руки дяди Пети сомкнулись почти что на ее шее, и даже захрипела, пытаясь вырваться из цепких объятий пролетариата. Варька наблюдала эту сцену бесстрастно, с хладнокровным любопытством, и, только когда дядя Петя, наконец осознав, что он сейчас «культуру» задушит, отодвинулся и начал приносить извинения в своем же – весьма загадочном – стиле, девчонка захихикала.

Инцидент был исчерпан, дядя Петя водружен на место двумя дюжими молодцами, пребывавшими явно в таком же состоянии, что и сам дядя Петя. У меня даже закралось подозрение, что «амброзию» они «соображали» на троих. Более того, спустя несколько минут два дюжих молодца странно подмигнули дяде Пете, тот несколько секунд посидел, видимо, обдумывая, что для него дороже – культура или все-таки простое и приятное человеческое общение, опасливо посматривая на грозную свою супругу, – все-таки сделал выбор в пользу простых людей: поднялся и пошел к выходу.

– Куда? – зычно окликнула его жена.