Верь, бойся, проси…

Облюбовав место для загара на площадке вблизи реки, Герман с Челом часто туда наведывались отдыхать. Обычно, взяв покрывало, иногда пивка, надев на друга шлейку, оба подвижных покидали квартиру и уходили на природу, на свежий воздух и к солнечным ваннам за витамином D. Маньяк с покорным видом известного мученика, обречённого страдать за весь мир, следил за сборами, потом провожал их грустным взглядом. Смешно сказать, но перед уходом хозяину приходилось задерживаться у медведя и рассказывать куда, зачем уходят и когда придут.

Чел, уже будучи в шлейке, внимательно наблюдал за процедурой и, такое впечатление, как будто одобрял происходящее. Это выглядело забавным, но после ритуала покидать квартиру было легче, право слово. Не думалось, не мерещилось, и отдыхали они с лёгким сердцем. Как-то зашедшая проведать его бабуля, подруга бабы Ани, случайно стала свидетельницей такого прощания. Они с Челом только собрались на променад, как звонок в дверь и «здрасте, вот и мы с приплытьицем». Мол, навещала могилку Аннушки, зашла доложить — прибралась там, в общем, полный порядок! Потом, стоя у входа в комнату, наблюдала сцену прощания. Хана для зрителей устроил её поторжественней, специально прочувствованней. У бабули глаза под очками сбились в кучу, челюсть отвисла, обычно словоохотливая она на этот раз молчала и крестилась. Потом скомкано и поспешно попрощалась, сочувственно глянула напоследок и испарилась очень быстро. Хана от души посмеялся, у Чела тоже вид был весёлый.

По пути знакомые приветствовали пару, даже хамоватый владелец якобы свирепого ротвейлера, от которого шарахался весь подъезд, приподнял шляпу над багровой от жары лысиной.

Ротвейлер был тут же, но сделал вид, что этот кошак его не интересует ни с какой стороны, хотя Чел невозмутимо прошествовал, чуть не задевая черный нос пса своим хвостищем. Гордой вертикальной трубой в метр высотой рыжий стяг плыл по двору, рядом с хозяином, ведь они шли на прогулку, не хухры-мухры.

— О! Минитигра вывели! — зашушукалась бойкая дворовая пацанва, скучившаяся в тени деревьев перед походом на реку.

С хамным нуворишем Герману пришлось столкнуться вплотную не сразу после того, как он вернулся с зоны. Поначалу, радуясь жизни, он не видел, да и не хотел видеть ничего, считая бытовые суетные мелочи никчемными. Но постепенно увидел некий непорядок.

К примеру, как его соседи встают по стойке смирно в подъезде при встрече с ротвейлером. А толстомордый ушлёпок, спускавшийся следом с верхних этажей, довольно щерился, получая удовольствие, и на робкие замечания по поводу намордника никак не реагировал. Или реагировал, но громко и угрожающе. Кончилось тем, что Никитишну, божьего одувана, отвезли в больницу с инфарктом прямо из подъезда после общения с этими чудовищами. Когда к Хане прибежал её племянник, совсем ещё пацан весь в слезах, с просьбой как-то воздействовать на этих верхних, он вынырнул из нирваны.

У пацана судьба сродни его — безотцовщина, мать неизвестно где, из родни одна бабка. Нахмурился Хана и, наконец, решил присмотреться более внимательно к жизни обитателей своего подъезда.

Хамы сверху зарулили в их дом по обмену. Герман в это время был далеко, у хозяина. Как выяснилось, вторгшиеся были люди со связями. В знакомых — чиновники разных уровней, в различных кабинетах, а с местным участковым вообще по-родственному распивали пивко в жару и прочее. Орясина младая и наглая, т. е. их отпрыск, любил ставить свой байк во дворе поперёк тротуарной дорожки, людям приходилось обходить, держа свои мысли при себе. Сделать замечание никто не решался, себе дороже.

Пенсионер из первого подъезда попросил переставить, ждал скорую помощь, у него жена слегла. Так бедолага наслушался такого, отчего хватался за сердце и жевал валидол. Мало того, ему ещё на следующую ночь выбили стёкла в комнате и на кухне. Дома хозяина не было, дежурил в больнице, хорошо соседи посидели, покараулили, пока он не пришёл. Участковый только руками развёл, хулиганов размножилось, хоть экспортируй в Гонолулу.

Тихонько к Герману Валерьичу подкатила делегация из трёх пожилых старожилов, они знали и уважали парня. Пришли вечерком посоветоваться с ним, как к бывалому, с полным уважением, что можно придумать, что предпринять. Многое порассказали и единодушно сошлись в одном — спокойная жизнь соседей закончилась с приездом этих варягов. Ни пожилые, не молодёжь им не указ и не авторитет, творят, что хотят, живут по своим правилам, как пассажиры временные. Может Герман Валерьич подсобит чутка, очень все просят, благодарны весьма будут. Ни два, ни полтора не сказал делегации бывший сиделец, посидели, чайку попили, да и разошлись. Правда, старожилы мудрые, отметив задумчивость Ханы, приободрились. Конечно, они понимали его осторожность, человек после отсидки, под наблюдением, а «верхние кабаны» враз подляну сотворят, только подставься.